Тревожит его пока лишь одно — а что, если все-таки кто-нибудь случайно проболтался? Это станет известно лишь после того, как саперы разведают подступы к переднему краю немцев в квадрате двадцать два — ноль пять. И в том случае, если обнаружат они там противотанковые препятствия, сразу же станет очевидным, что противник осведомлен о способе форсирования Гремучей. И тогда придется отказаться от проекта «ПЧН» и осуществлять запасной вариант переправы, разработанный штабом инженерных войск на всякий случай.
Весь день двадцать первого июня ефрейтор Голиков проводит в давно уже оборудованном им наблюдательном пункте в квадрате двадцать два — ноль пять. У немцев по-прежнему все спокойно, а на Голикова нахлынули воспоминания первого дня войны — завтра ведь третья годовщина…
Война застала его в Крыму, в доме отдыха железнодорожников. Слесарь паровозного депо Василий Голиков пробыл в нем всего одну неделю, и вдруг эта страшная весть — война!.. Он был еще слишком молод тогда и не понимал всей трагичности происшедшего. В первое мгновение он вообще ощущал лишь чувство досады оттого, что летит к черту заслуженный отдых в роскошном крымском дворце. А в том, что наши войска очень скоро вышибут немцев за пределы Родины, у него не возникало ни малейших сомнений.
Однако уже по тому, как трудно было выехать из Крыма и как встревожены были отдыхавшие там кадровые офицеры, понял он вскоре, что положение явно нешуточное. А наслушавшись противоречивых рассказов в тамбурах и на крышах вагонов, ибо ехать пришлось без билета (вернее, без компостера на имевшемся у него бесплатном билете), он совсем перестал понимать, что же такое все-таки происходит.
А дома уже ждала Голикова повестка из военкомата. Заплаканная мать торопливо приготовила ему все необходимое в дорогу. Отец, старый солдат, участник первой мировой и гражданской войны, подбадривал: «Не робей, Вася! Наши германца непременно расколошматят. Только сам смотри не подкачай».
А Вася и не робел вовсе. Он всего год назад отслужил срочную службу и имел специальность сапера. Его и зачислили в саперную часть, которая тотчас же была отправлена на фронт. И тут только понял он, что оно такое — настоящая война и каков на самом деле германец, расколошматить которого, по словам отца, не составляло будто бы большого труда. Оказался он пострашнее того, с которым пришлось воевать отцу. Зато не совсем ясное прежде понятие «фашизм» обрело с помощью этого германца жуткую конкретность. Василий Голиков был, однако, оптимистом и твердо верил, что даже из этих «германцев» можно выбить зверя, дав им познать почем фунт лиха, и уж во всяком случае отбить у них охоту зариться на чужие земли. И он лично делал все, что только было в его силах, чтобы дать им возможность хлебнуть этого лиха.
