Теперь, когда он как следует поразмыслил, ему многое становится понятным. И уж никаких сомнений не остается, что замышляется что-то небывалое в практике форсирования рек. Нужно только, чтобы и он не подкачал, не прозевал разведчиков врага, которые, наверно, тоже ведут наблюдение за нашим берегом.
Голиков протирает стекла окуляров своего бинокля и очень тщательно регулирует по глазам их настройку, добиваясь предельной резкости изображения. Видимость отличная, но ничего подозрительного на той стороне по-прежнему не заметно, все вполне естественно и неподвижно. Неужели они не интересуются нашим берегом? Или, может быть, оборона их так мощна, что нет нужды в непрерывном наблюдении за нами?
Нет, скорее всего, они просто не ждут в этом районе активных действий. Трудно ведь поверить, чтобы именно тут намечалась переправа через реку. Сама природа постаралась создать для этого самые неблагоприятные условия. Голикову не верится, чтобы немцы оказались совсем уж беспечными. Это все-таки один из участков переднего края их обороны.
А что, если они спускаются к самой реке и ведут наблюдение оттуда?
Он приподнимается чуть повыше и наклоняет объективы бинокля под таким углом, чтобы увидеть кромку воды и полосу пойменной части противоположного берега. Тень от крутого обрыва мешает разглядеть детали берега и поймы, но солнце, все выше поднимаясь над горизонтом, заглянет скоро и в ущелье, по которому течет река.
Спустя четверть часа откос неприятельского берега начинает медленно освещаться, обнажая структуру его во всех подробностях. Спускаясь все ниже и ниже, выхватывая из густой тени светлые пятна камней, беспорядочно вкрапленных в бурую массу грунта, граница света достигает наконец песчаной полоски поймы. Она еще влажная от ночной сырости. Серая ее поверхность кажется Голикову какой-то неровной, будто кто-то ходил по влажному песку, а потом пригладил следы лопатой или доской.
«Ночью тут были немцы, — решает Голиков, — и что-то делали. Скорее всего, они заминировали всю пойму. Наверху у них тоже, наверно, все заминировано. Потому они и спокойны так за этот участок берега…»
В девять утра, когда подползает к ефрейтору старший сержант Брагин с котелком каши, Голиков докладывает ему о своих наблюдениях.
