Степан сам руководил дуваном, чтобы все было по справедливости. И когда видел, какую радость приносит дуван людям, сам он светлел и отмякал. Подходил, шутил с одаренными людьми и видел, что не в вещице дело, не в рубахе или портах, а в том, что не забыли человека, выделили, уважили, поставили его вровень со всем миром. Оттого и благословляли его забытые да сирые, холопы и беглые, кабальные и опальные.
Но не забывал Степан и свое атаманское достоинство, принимал величанье батюшкой и спасителем, упивался своей силой и властью, свирепел, когда перечили ему.
Степан не заглядывал далеко вперед. Сегодня он сам на вольной воле, в кругу своих друзей и товарищей — с есаулами, сотниками и всем казацким кругом. Попробуй возьми его в степной глуши за крепкими стенами Яицкого городка, когда каждый простой здешний человек готов за него сложить свою голову. Хоть день, да его. Вырвался сокол на волю, гнет жизнь по себе. А что будет завтра… Так до завтра еще дожить надо. Так и народ вокруг него упивался своей силой, хмелел от власти, не заглядывал вперед, а если и заглядывал, то не очень-то опасался, хуже, чем было, все равно не будет.
Через несколько дней вдруг притащили к нему голутвенные двух оставшихся в городке боярских людей. Кричала голутва, что боярские люди со стрельцами в заговоре и хотят его, батюшку, извести. Степан сидел в это время в яцынских хоромах с есаулами за ествой и питьем. Помрачнел атаман, хмуро, волком, посмотрел на боярских людишек,
— А ну говорите, с кем замышляли черное дело на вашего атамана и отца родного?
Боярские людишки бухнулись в ноги, закричали, запросили милости. Зыркнул на них Степан, будто огнем прожег:
— А ну-ка, дайте им прута раскаленного, чтобы побыстрей языки развязали.
Пир продолжался, а со двора скоро раздались вопли. С пытки огнем людишки признали заговор и назвали стрельцов-заговорщиков. Казаки бросились по дворам, что указали людишки, вытащили стрельцов. Их тоже жгли железом, а потом по приговору атамана, есаулов и всего Войскового круга казнили смертью за то, что подняли руку на простых людей и хотели вернуть старые порядки.
Просто это было, да и как иначе. Если ты идешь против государя и воевод, тебя порют и вешают. Если твоя сила и против тебя идут боярские люди, поворачивают обратно в воеводское да боярское ярмо, то ты бьешь, рубишь головы, сажаешь в воду, бросаешь с раската — по казацкому приговору, с народного одобренья.
Стрельцов схоронили. Пир в хоромах Яцына закончился далеко за полночь.
