— Что вы делаете? — спрашиваю я. Заболотный смущенно смеется.
— Да понимаешь, какое дело… Пока культуры прорастут на агаре при обычной температуре, долго ждать. А хочется анализ поскорее иметь. Может, мы еще ошибаемся, и это вовсе не чума, а какая-нибудь неизвестная науке местная болезнь? Вот я и хочу себя использовать как естественный термостат.
Теперь я понимаю, что он затеял. Хочет согревать теплом собственного тела пробирку, в которой на тонком питательном слое агар-агара размножаются бактерии, взятые из мокроты больного. А если это действительно бактерии чумы и пробирка при неосторожном движении лопнет, расколется?..
— Что же вы делаете, Даниил Кириллович? — нападаю на него я. — Всегда требуете от других осторожности, а сами?
— Ладно, ладно, — сконфуженно бурчит он, неловко натягивая рубашку. — Я и делаю все весьма осторожно. Лучше помоги-ка мне…
Весь день потом он двигается так неуклюже и неловко, словно левая рука у него парализована, к удивлению и некоторому испугу Бимбаева, который ведь не знает, в чем дело. И все равно, несмотря на мои уговоры, Даниил Кириллович, зажав осторожно под мышкой смертоносную пробирку, помогает нам оборудовать лабораторию, а вечером отправляется вместе со мной проведать больного китайского врача.
К нашей радости, он чувствует себя лучше. Температура хоть на полградуса да упала, пульс снизился до девяноста двух ударов в минуту.
Но радость наша быстро стихает, как только вечером Даниил Кириллович достал из своего «живого термостата» пробирку и нанес на предметное стекло капельку мутной жидкости. В ярко освещенном круглом оконце микроскопа мы увидели зловещие прозрачные палочки с утолщениями на концах, чуть подкрашенные фуксином.
Все сомнения отпали. Чума…
Мы еще долго не ложились в тот вечер, составляя подробный план обхода деревни на завтра и готовя шприцы, перчатки, пробирки. А утром чуть свет за нами прибежал замурзанный парнишка от заболевшего доктора.
Неужели за одну ночь «черная смерть» одолела нашу сыворотку и так резко ухудшилось состояние больного?
Войдя в полутемную в этот ранний час фанзу, мы сразу увидели, что доктор чувствует себя еще лучше, чем накануне вечером. Он даже смог приветствовать нас слабым взмахом тонкой руки.
Но на соседнем кане лежал второй больной — пожилой седеющий китаец в синей потрепанной куртке. Он без сознания, в бреду выкрикивает какие-то непонятные нам китайские слова.
— Это мой брат, — слабым шепотом поясняет доктор Ти. — Охотился в горах и вот сегодня вернулся…
