Только плечами пожал и развел руками префект, вздохнув свободнее. Мысль о вероломстве — претила его душе солдата, побывавшего в боях. И сейчас же новая мысль смутила пытливый, но тяжело работающий мозг римлянина.
— Ты прав, владыко светлейший и блаженнейший. Но… тут еще одна штука… багорчик один, как говорится у моряков! Тысячами сходятся в город язычники изо всех окрестных мест и городов. Особенно — отшельники, чудотворцы-обманщики ихние из того же Города мертвых, из Абуда, как они его зовут. Приступим мы к капищу… Они встанут на защиту. Много крови пролить придется. И труда предстоит немало!
— Вот как? Или мой отважный стратиг уже стал бояться черни египетской?
— Владыко!..
— Не обижайся! Что же? Тебе жаль крови этих паганов… {Paganus — язычник.} слуг диавола? Это же не люди. Их не искупил Спаситель своею пречистою кровью. Чем больше их вырежут твои воины… тем свободнее будет в Александрии сынам церкви христовой. И то жалуются чада мои, что работы мало, хлеб дорог. Жить тесно стало. А тут — и богатых, и бедных жилищ сколько опустеет?.. Огромные запасы зерна в житницах храма. Папирус, стекло, кожа. Все это получит тот, кто победит. А победить должны мы! И работники-христиане вдвое работы получат, когда поменьше станет язычников, искусных мастеров. Или не ясно?
— Ясно…
— Еще колеблешься?..
— Нет. Но… что же я и мои когорты, легионы… что должны мы делать?
— Своим не мешать! Чужих крушить, крошить, где надо. Простая задача. Сумеешь это, полагаю, сын мой?
— Само собою. А только… надо ли? Они будут защищать свой дом, свое добро. Как закон?.. Ты лучше знаешь, владыко…
— Я — закон для тебя и для Александрии. Или не знаешь меня? Пусть даже грех свершишь. Властью, данной мне от Бога — вязать и миловать — отпускаю тебе заранее все грехи твои! — поднявшись, выпрямясь во весь рост, властно внушил патриарх, осеняя крестом префекта, смиренно согнувшего голову, чтобы принять пастырское благословение. Разговор был кончен.
Страстная наступила.
Полдень. Земля накалена, обжигает ногу через толстые подошвы сандалий. Воздух огнем вливается в грудь. От земли пышет жаром; кажется, будто даже гарью несет из глубины раскаленных песков, желтой пеленою одевающих забытые просторы, где некогда стоял величайший город мира, Фивы стовратные. Здесь и там островки зелени, рощи, заросли кактусов, перистые вершины пальм веселят глаз среди разрушения, смерти и безлюдья, какое открывается человеку, попавшему сюда случайно.
