Попойка была в самом разгаре, и новоприбывшие гости казались странными среди разрумяненных и оживленных вином собеседников, начавших раньше завтрак. Пан Себастьян был всюду, умолял всех, чтобы пили, просил на коленях, едва не целовал руки, душил всех в своих объятиях, кричал, и если не мог принудить кого-нибудь допить кубка, то кричал: «Господа, тот будет дурак, кто не выпьет». Гости, не желая быть дураками, пили так усердно, что некоторые уже прислонились спинами к стенам, другие искали опоры на скамьях, а иные брали друг друга под руку в надежде найти в товарище больше силы, но находили то же самое, что и у себя — нетвердость в ногах и кружение головы.
Тосты возобновлялись под тысячью разных предлогов. Стольник, опасаясь столько же подагры, как и нападений пана Себастьяна, принимал от него полные бокалы и искусно выливал их в цветочный горшок, который стоял на окне с каким-то запыленным растением, а Собеслав менялся кубками с опьянелыми гостями и всякий раз добывал себе порожний, так что отделывался от хозяина малою данью Бахусу. Все уже были, что называется, под хмелем, но пан Себастьян, несмотря на то, что пил всех больше, только раскраснелся и разгулялся, но совсем не был пьян; его голова выдерживала и не такие попойки.
Он был очень внимателен к Собеславу и, взяв его, наконец, под руку, повел в другую комнату, где сидела панна Клара за какою-то работою, с решительным, но недовольным видом. Она еще у порога измерила Секиринского с головы до ног, и когда отец, представя ей гостя, оставил их наедине, она указала ему на стул и ожидала молча, когда он начнет разговор.
Это было трудно для Собеслава; но едва только он открыл рот, как она сама схватила нить разговора и начала вести беседу живо, резко, остро, осмеивая пьяниц и стараясь узнать, до какой степени хлебнул ее будущий жених. К счастью, он не мог упрекнуть себя в излишестве, что, по-видимому, было очень приятно панне Кларе. В продолжение их разговора, стольник посматривал несколько раз в щель, желая знать, понравились ли они друг другу. Между тем шум и говор гостей становился тише и глуше, оживляясь только громким возгласом или пьяным хохотом. Наконец, вот одни уходят, другие умолкают и в каком-то раздумье покачиваются над своими кубками. Пан Маржицкий еще и тут предводительствует, еще доливает и кричит:
— Из дружбы ко мне выпей, если не хочешь быть дураком! И гости, едва понимая, где они и что делают, добивают последний остаток сил, отделяющий их от бесчувствия.
