— Из Черска, вельможный пане.
— Как поживаешь, здоров ли?
— Слава Богу здоров, к вашим услугам! Проезжая мимо, зашел, не прикажете ли чего-нибудь?
— Ну, а дичи нет?
— Даст Бог будет. Но здесь на дороге я чуть-чуть не наехал на особенную дичь.
— Ну, что там такое? — спросил стольник.
— Что. Коротко сказать, слава Богу, что обошлось без моего греха — целая история. Еду я из Черска, кляча моя пристала; вот я и остановился у Кошачьей-Горки, возле корчмы, чтобы отдохнуть. Достал из торбы сыру и хлеба, смотрю едет пан Янцентий из Мушина и тоже привязал коня возле плетня. Вот мы и давай полдничать и балагурить. Толкуем о том, о сем, как вдруг летит бричка из Секиринка с паном Ксаверием и — тррр… остановилась. Мы с Янцентием дали пану место и сели себе в сенях; что же слышим: ру-ру-ру… опять кто-то едет; я узнаю лошадей вашей милости и какой-то егомосць.
— А, пан Собеслав! Ну, ну, очень любопытно. Говори, что дальше.
— Сейчас, с позволения пана, расскажу все по порядку, как следует. Только что кони вашмосци остановились, и тот пан спокойно сидит себе в бричке, не виноватый ничем, выбегает к нему Вихула. Что-то сказал, а тот ему. Господь их знает, чего им было нужно; только я вижу, пан Ксаверий хочет ухватить его за воротник. Тот с брички да и за саблю.
— Ого! За саблю.
— Да, и кричит: «Панове братья, просим в свидетели». Не успели мы прибежать, как они тут, пане стольник добродзию, как начнут хлестать один другого и Вихула…
— Я был уверен, рубака бестия, — сказал стольник, ударив рукою по столу.
— Вихула его по пальцу: а тот, как хватит Ксаверия, с позволения вашмосци, по лбу. Вихула так и облился кровью. Вытаращил глаза и ничего не видит, а тот похлестал его плашмя, сел и поехал.
Когда Панцеринский закончил свой рассказ, стольник, не встававший уже давно без помощи слуги с кресла, теперь от радостного волнения встал на ноги, глаза его заблистали, лицо загорелось румянцем; он покручивал ус и смеялся, как ребенок.
— Смотри-ка, смотри, победил и отхлестал Вихулу! Победил, jak Boga kocham! И ты это видел собственными глазами? Облился кровью, кровью? Иди же, мой милый панцырник, выпей у Андрея водки, пускай он тебе нальет большой кубок, что с звездами, и приходи опять ко мне.
Шляхтич не заставил повторять себе приказания, а стольник, сложа руки как на молитву, продолжал:
— Благодарение Богу, он еще не совсем погиб. Кто знает, может быть, он и не продавал перцу. Да, наконец, кто будет знать об этом? Хват, молодец, обниму, как воротится. Ну, это меня с ним примиряет. Хват! Ах, если бы он да не продавал перцу! Но сбылось — что делать! А, победить Вихулу! Секиринский всегда Секиринский! И где он так выучился!
