Она пошла к нему со священником и из любви к сыну не затруднилась упасть к ногам его и молить о милосердии, но не только он, да и сама его невестка выбежали к ней навстречу с упреками, что покойник был причиною смерти ее мужа, что Секиринские всю жизнь оскорбляли их и что теперь настала гордецам очередь идти по миру. Просительница встала с некоторой гордостью и молча воротилась к своему пустому дому, который должна была скоро оставить навсегда. С необыкновенным присутствием духа принялась она продавать остатки своего хозяйства, чтобы собрать сколько-нибудь денег и отправиться в Люблин. Там оставался еще у них купленный некогда для удобнейшего производства тяжбы с Лендскими, деревянный дом, в котором она решила теперь поселиться. Соседняя небогатая шляхта, усердствуя Секиринским, покупала все до изломанных стульев и диванов, до разломанных сундуков и разбитых бочонков, так что вдова собрала несколько сот злотых. Деревенские мужики и бабы плакали и приходили пока могли к ней, кто с курицей и яйцами, кто с поросенком, и таким образом питали обедневших своих господ до самого выезда. А когда Секиринская села в таратайку с сыном и старой Доротой, прощаясь с ветхим домиком, в котором прожила столько лет, который видал радость и горе, когда она прижимая к груди ребенка, не могла за слезами ничего видеть — единодушный плач толпы наполнил двор, и крестьяне проводили ее до самого креста за деревню. Там еще положили ей, кто чего мог, в таратайку и долго стояли, глядя на уезжавших.
Как единственную памятку минувшего, Секиринская везла с собою известное уже вам, старое, закоптелое родословное дерево и все портреты предков, какие только могла найти; а изорванные сожгла, чтобы Вихулы не надругались над ними.
Надобно видеть, с каким злобным торжеством все они, старые и малые, прибежали в опустевший, после отъезда хозяев дом, — с какою радостью бегали по темным и печальным комнатам, где эхо вторило протяжно звукам шагов и голосов их. Они бродили здесь до самой ночи, насмехаясь и осматривая комнаты и наслаждаясь удовлетворенной злобой. Было ли то дело Божеское или человеческое, но лишь только семейство Вихулы перешло обратно порог старого дома, он вдруг обрушился. Началось следствие, явились подозрения, но ничего не узнали, потому что все подпорки оказались целыми и не найдено было нигде следов пилы или заступа.
Вихула велел очистить место от бревен и щепок и превратил подворье Секиринского в место прогулки для своих барышень.
