— Эльхамди-лиллахи! — проговорили арабы вслѣдъ за Абдъ-Аллою и пошли прочь отъ могилы.
А солнце по прежнему свѣтило ярко и горячо, наполнивъ всю пустыню и воздухъ безпредѣльнымъ сіяніемъ. Но не долго кости Хафиза будутъ лежать въ землѣ; гіены и шакалы разроютъ своими лапами небольшой холмъ, и разбросаютъ обглоданныя кости безвѣстно погибшаго путника по пустынѣ, чтобы напомнить и другимъ о смерти… Скоро люди, забудутъ о Хафизѣ, но — вѣритъ мусульманинъ — не забудутъ его небожителя: Мункиръ и Накиръ, два ангела, придутъ тотчасъ же навѣстить покойнаго и спросятъ его, доволенъ-ли онъ вѣчнымъ сномъ и могилою. И когда онъ дастъ утвердительный отвѣтъ, тогда душа его придетъ и послѣдній разъ взглянуть на покинутое тѣло, чтобы возлетѣть въ заоблачныя выси, а тамъ Аллахъ въ день судный взвѣситъ все содѣланное Хафизомъ на землѣ и разсудитъ по справедливости…
Мрачные возвращались хаджи отъ могилы въ своему становищу, какъ будто они оставили въ ней самое дорогое для нихъ всѣхъ. Даже мой веселый Юза былъ хмуръ, какъ осенняя ночь, что вовсе не шло въ его подвижному лицу.
Было еще довольно рано, и пустыня не успѣла сдѣлаться раскаленною печью, а потому я, чтобы разсѣять непріятное впечатлѣніе, оставленное похоронами Хафиза, отправился вмѣстѣ съ моимъ Юзою вдоль ручья по ущелью, въ надеждѣ развлечься охотою. На утренней зарѣ въ камняхъ я слышалъ верещанье куропатокъ и перепеловъ и крикъ каменнаго козла (carpa sinaitica), а потому надежда встрѣтить какое-нибудь живое существо не была невозможною, тѣмъ болѣе, что Абдъ-Алла увѣрялъ, будто въ ближайшихъ въ намъ горахъ очень многочисленны еще даманы или жиряки (hyrax siriacus), которыхъ онъ называлъ «уерберами», часто встрѣчающіеся въ горахъ Каменистой Аравіи.
Вскинувъ свои ружья на плечи и захвативъ еще по длинному ножу съ веревкою, всегда необходимыми въ горахъ, мы вступили въ самое сердце каменной громады, разсѣдающейся вдоль ручья. Скоро насъ охватили со всѣхъ сторонъ холодныя стѣны ущелья, и мы были уже такъ далеко отъ каравана, что оттуда не доносилось въ намъ ни одного звука.
Торжественно, спокойно и дико было въ мрачномъ ущельѣ. Огромныя каменныя тѣснины, выдвинувшіяся впередъ черными утесами, и кругомъ, разбросанные какъ бы гигантскимъ наводненіемъ, не только чудовищной формы и величины камни, но и цѣлыя скалы — вотъ и все, что было въ ущельѣ. Ни откуда — ни звука, ни движенія, ни признака жизни на этихъ обожженныхъ склонахъ, ни признака растительности на огромномъ выжженномъ аравійскимъ солнцемъ пространствѣ. Жизнь и немыслима среди этихъ камней, хотя бы они были облиты плодоноснѣйшею влагою въ мірѣ. «Изъ камня родится огонь», говоритъ арабское изреченіе, — но изъ камня не родится никогда жизнь… Мы поднялись по камнямъ на ближайшіе утесы; оттуда, помогая другъ другу и прибѣгая жъ помощи ружей, ножей и веревки, мы взобрались на такую высь, что въ началѣ казалось даже невозможнымъ подняться такъ высоко. Вездѣ, гдѣ мы пробирались, особенно на мѣстахъ подъемовъ и спусковъ, мы оставляли небольшія кучки камней — необходимая предосторожность, чтобы не заблудиться въ этомъ хаосѣ скалъ, утесовъ и горныхъ склоновъ.
