. Итак, Бог обладает волей в той же мере, в какой он обладает разумом. Ибо Его разум, как было доказано, есть Его сущность; то же самое относительно Его воли, следовательно, воля Бога есть сама Его сущность
[114]. Из всего вышесказанного становится очевидным, что множественность действий, приписываемая Богу, — разуметь, желать, творить и другие действия этого рода — в нем не является действительной множественностью. Каждое из этих действий в Боге есть само Его бытие, unum et idem
[50*][115]. Кажется поэтому, что Декарт не мог бы желать большего и противопоставлять себя схоластике в этом отношении.
Посмотрим, однако, на разобранные выше тексты более пристально; хотя их заключения по содержанию соответствуют мысли Декарта, в них уже можно разглядеть зародыши противоположной позиции, и мы сейчас увидим, как они уточняются и развиваются. Конечно, св. Фома явно утверждает реальное тождество разума и воли в Боге[116]. Означает ли это, однако, что ни с какой точки зрения неправомерно различать эти божественные атрибуты? Заметим прежде всего, что нет противоречия между простотой божественной сущности и множественностью божественных имен. Мы приписываем Богу как единообразной причине все совершенства, какие открываем в вещах. И подобно тому как тепло и сухость, являющиеся у огня отдельными качествами, приписываются Солнцу как составляющие его единое качество, мы приписываем Богу как единое качество, тождественное с его сущностью, все совершенства, какие видим в творениях сообразно их различным формам. Таким образом, в единстве и простоте своего бытия Бог включает в себя всякое совершенство, рассеянное в множестве существ, и еще много сверх того. Отсюда проистекает необходимость приписывать Богу множество имен. Естественный свет разума не позволяет нам познавать Бога иначе, как восходя от Его действий к Нему самому; вот почему те имена, которыми мы обозначаем Его совершенство, необходимым образом различны, как различны совершенства, обнаруживаемые нами в вещах. Но если бы мы могли постичь Его сущность саму по себе и назвать ее надлежащим именем, мы выразили бы ее одним именем, как это обещано тем, кто узрит Бога в его сущности: «В тот день будет лишь один Бог, и Бог этот будет иметь лишь одно имя»[117].
Но это учение с самого начала несет в себе причину, по которой мы обязаны ограничить его. Мы поймем его истинный смысл, если сравним его с принципиальным для св. Фомы учением о познании Бога по аналогии. Наше познание Бога не является ни чисто единообразным (univoque), ни чисто неединообразным (equivoque)
