В первую очередь, надо сказать, что новгородские летописцы никогда не скрывали нестроений, происходивших на вечевых собраниях. Они писали о них совершенно открыто и правдиво. Однако подлинное народовластие подразумевает и то, и другое. То есть, во-первых, свободное обсуждение и принятие решений на вече не могло не приводить к столкновению противоположных взглядов, которые иногда перерастали в распри. Во-вторых, истинная свобода народа предоставляла полное право летописцам открыто писать и безбоязненно выражать свое мнение о негативных явлениях политической истории своего государства.
Новгородская республика не смогла бы просуществовать несколько столетий в кольце враждебных ей государств, если бы в ее общественной жизни на самом деле царил хаос. «Вечевой строй мог функционировать лишь при сильной власти, не допускавшей анархии»>{32}.
Конечно, вечевые мятежи — не лучший метод для проявления политической воли народа. Неспособность новгородских законов и исполнительной власти до конца искоренить бунты была одним из самых слабых мест общественной жизни Новгорода. Вместе с тем, народные возмущения являются для нас очень яркой, хотя и не лучшей, иллюстрацией реально существовавшей новгородской демократии. И при этом все же не надо забывать, что «вообще междоусобия в Новгороде не представляют слишком кровавых картин. До кровопролития не всегда доходили, а если оно и случалось, то ограничивалось смертью нескольких человек. Часто тем и кончалось, что соберутся враждебные стороны и, вооруженные, погрозят друг другу, побранятся, а потом помирятся и разойдутся»>{33}.
А какую картину мы наблюдаем в средневековой Москве, политическом оппоненте Новгорода? Московская общественная жизнь той эпохи — полная противоположность новгородской. Если же быть совершенно точным, то надо сказать, что никакой общественной жизни в Московском княжестве не было и в помине. Поэтому-то и никаких упоминаний о народных возмущениях в летописях найти нельзя. Откуда же им было взяться? Самодержавный князь обсуждал политические проблемы в тесном кругу избранных советников. Если кто-нибудь из них и осмеливался высказывать несогласие с княжеским мнением, то это никоим образом не служило поводом к мятежу.
В Московском княжестве все принадлежало князю, и все были его холопами. Московские бояре не выносили сор из княжеского терема, поэтому о спорах на государственных советах летописцам писать было нечего. А если бы вдруг кто-нибудь из них и вздумал изложить свое, отличное от княжеского, мнение, то кто позволил бы ему это сделать?
