— Браво!
Уилл взял бутылку и, развернув ее, отправил бумагу в огонь. Взяв маленькие баночки из-под джема и сардин, он налил в каждую немножко коричневой жидкости. Потом раздал баночки и высоко поднял свою.
— За наш успех!
Они чокнулись и выпили. Элизабет умеренно пила шампанское на балах в Нью-Йорке, но никогда еще не пробовала виски. Оно обожгло ей язык. Неважно! Это тоже входит в солнечную картину их удачи.
— За наш успех, — подхватил Денни, ставя баночку на стол. — Ах да, Уилл, вот это было для тебя на почте. Они сказали, что миссис Келлер… — тут Денни подмигнул, что не очень-то понравилось Элизабет, — наверное, не забрала это, поскольку была в городе раньше.
Элизабет продолжала смешивать грецкие орехи, яблоки и сельдерей в надбитой синей миске, в то время как Уилл поставил свою «рюмку». Он отошел в сторонку, чтобы вскрыть телеграмму, и Элизабет обернулась к нему, не замечая, что Денни присел к столу и, набрав пригоршню грецких орехов, начал их поедать. Ей хотелось отвлечься от телеграммы и продолжить готовить салат, но она не могла. Через минуту Уилл взглянул на нее, и выражение лица у него больше не было праздничным.
— О, Лиз, — сказал он.
— Что такое?
Уилл взглянул на Денни, который наливал себе вторую порцию виски, затем перевел взгляд на Элизабет. Он кивнул на дверь, показывая, чтобы Элизабет следовала за ним.
— Денни, мы сейчас вернемся, хорошо? — Затем шутливо добавил: — Не налегай на виски, а то нам нечем будет праздновать.
Денни рассмеялся в ответ, и они вышли в темноту. Они шли молча, удаляясь от слабого света, льющегося из хижины. Пока Элизабет была дома, небо утратило оранжевые тона, а пурпурный цвет сменился черным. Начали проглядывать звезды. Наконец Уилл нарушил тишину.
— Я знал, что это стучится, — начал он спокойно. — Только не думал, что это произойдет так скоро.
— Что в телеграмме?
Выражение его лица напугало ее, и она говорила шепотом.
— Это от Дианы. Пишет, что ей нужна помощь и что твоя матушка нездорова.
Элизабет похолодела.
— Это серьезно?
Уилл покачал головой:
— Там просто говорится, что она больна, Лиззи. Телеграмма довольно короткая, и ты же знаешь, твоя сестра не очень точно излагает. Невозможно понять, что там происходит.
Внезапно Элизабет представила себе мать, сломленную и прикованную к постели. Это было ужасно и надрывало сердце.
— Я должна к ней поехать.
Уилл кивнул:
— Тогда я поеду с тобой.
Элизабет прижала руку ко рту, изо всех сил стараясь не расплакаться. Она говорила себе, что это было бы очень эгоистично: ведь мать так далёко, что невозможно узнать, как она себя чувствует. Значит, она будет плакать из-за собственного чувства вины.
