– Не густо! – пробормотала я, пряча богатство обратно.
Так, теперь в Торусь! Сначала разберусь с Арсением, а потом пущусь в бега. Серпуховичи с Окией давно на ножах, поэтому там я смогу переждать некоторое время.
Мы выехали из леса на большой тракт, ведущий к Торуси. Вдалеке высились белокаменные городские стены. Под мелким дождиком уныло мокли позолоченные купола Первостепенного храма – огромного уродца, возведённого на месте городских ворот, со сквозным входом-выходом. Все лики святых угодников в нём как один напоминали лошадиную физиономию фанатичного и богобоязненного Петра XII, отца Распрекрасного. В храм поместили мощи Святого Потапа – основателя города, и у стражей появилась богоугодная причина, чтобы сдирать «пожертвования» за въезд.
К городу тянулся бесконечный поток карет, повозок и пеших. Рядом с нами по размытой дождём обочине, давно превратившейся в грязное месиво, проковыляло семейство погорельцев со всем оставшимся скарбом и целым выводком малых детей. Молнией пролетела лёгкая двуколка, разбрызгивая грязь, лишь в воздухе развевалась ярко-синяя лента опорной наездницы.
Налетел холодный ветер, тонкие деревца у дороги нагнули жёлтые макушки, по большим лужам пробежала рябь. Моя длинная коса, словно змея, обернулась вокруг тела.
Я оглянулась назад, посмотрела на уходящий до самого горизонта путь. Вдалеке виднелся подмытый постоянными дождями указатель – там был поворот на Салатопку. Я как сейчас представила себе узкую уродливую дорогу с глубокими колеями, заполненными до краёв мутной тёмной водой.
– Ты куда собралась? – прохрипел Савков, увидав, что я поворачиваю к городу.
– В Торусь, – отозвалась я. – У меня там остались кое-какие делишки.
Достать Арсения, плюнуть ему в лощёную физиономию и по возможности забрать из Торусского банка свои деньги, накопленные за пять лет.
– Мы должны быть к вечеру в Салатопке, – крикнул Николай мне в спину, когда я уже ехала рядом с нагруженной картофелем подводой.
– Кто сказал? – Я, полная иронии, обернулась к нему. Синяки на лице колдуна стали практически фиолетовыми. Лошадка, почувствовав слабину, вильнула. Раздался скрежет и громкий крик:
– Куда прёшь, убогая?!
Я резко развернулась, подвода уже накренилась, и мешки посыпались в грязь, завалив половину дороги. Моя лошадь шарахнулась в сторону, с визгом разбежались пешие. Кучер богатой кареты резко дёрнул вожжи, кони раздражённо заржали, а первый рысак попытался встать на дыбы. Какой-то старик замахнулся клюкой на мою совсем растерявшуюся кобылку, та дёрнулась в сторону, снова налетев на подводу.
