Часовые принялись вполголоса совещаться, а Арминий ждал, не пытаясь проехать. Будь он хоть сто раз римским гражданином, двинуться в лагерь без четкого разрешения означало попасть в беду. Германец отлично знал, как мыслит часовой: он — нечто вроде сторожевого пса, только с копьем. Поэтому требовалось подождать, пока пес решит, что получил достаточно большой кусок мяса.
Когда один из часовых повернулся к нему, Арминий понял, что победил.
— Тебя ожидают, сын Зигимера, — сказал воин.
Может, кто-то его и ожидал, только не эти люди.
— Один из нас проводит тебя к наместнику, — между тем продолжал часовой. — Проезжай.
— Благодарю, — промолвил Арминий и направил лошадку в ворота.
Внутри укрепленного лагеря римские воины занимались своими обычными делами. Похоже, они чувствовали себя здесь как дома, словно находились в своей империи. Впрочем, именно так они считали, ибо, по их глубокому убеждению, империя была там, где были они. Иными словами, куда бы ни пришли римские легионы, туда являлась и Римская империя.
Арминий все крепче сжимал поводья, пока не побелели костяшки пальцев.
Спокойная самонадеянность римлян бесила его больше, чем бесила бы откровенная враждебность. Среди воинов он приметил и работающих германцев. Кто они такие? Рабы? Слуги? Наемные поденщики? Вряд ли это имело большое значение. Они предали свой народ.
Хорошенькая женщина с развевающимися на ветру светлыми волосами вынырнула из командирской палатки, но при виде Арминия пискнула и юркнула обратно. Значит, еще не совсем потеряла стыд и не хотела, чтобы соплеменник узнал о ее позоре, о том, что она отдается захватчику.
Но Арминию было некогда отвлекаться на шлюх. Сопровождавший его легионер остановился и, указав на один из шатров, бросил:
— Наместник там. Ты можешь привязать свою нэг перед его шатром.
Этот римлянин тоже говорил не на литературной, а на армейской латыни. Вообще-то лошадь по-латыни называлась «эквис», но военные называли скакуна «кабаллус».[5] Арминий, говоря о римском боевом коне, тоже пользовался словом «кабаллус», но германская низкорослая лошадка на армейском жаргоне называлась «нэг».
То, что Арминия впустили в шатер, вовсе не означало, что он сразу предстанет перед Квинтилием Варом. Германец на такое и не рассчитывал. Римский наместник мог принимать в это время кого-нибудь другого; но даже если Вар ничем не был бы занят, он все равно заставил бы Арминия подождать, чтобы произвести на варвара впечатление своей важностью.
