Я переставила батарейки в большой музыкальный центр.
Тот же результат. Шепоты и шорохи. Похоже, какая-то ерунда приключилась в атмосфере. Наверное, придвинулся жутко сильный грозовой фронт.
В этот момент мне впервые пришли на ум слова, которые затем озвучил Зинка, — «ядерная война». Все отрубилось одновременно, потому что в Петербург угодила ракета с ядерной боеголовкой. Иначе молчание радио объяснить просто нечем. Поэтому погибли кусты, их опалило излучением...
Я уговаривала себя, что нельзя выходить из дому, что, возможно, на улице гораздо выше уровень радиации, но ноги сами несли меня наружу. Теперь я торопилась, я так спешила, что даже не заметила ожог, который оставила на моей ладони бронзовая дверная ручка. Мне необходимо было найти маму, или кого-то из взрослых соседей, чтобы поделиться догадками. Весьма вероятно, что многие спят и не подозревают о страшной опасности...
Наш сад не просто вызывал слезы, он был полностью уничтожен. С яблоньки от одного прикосновения отвалился здоровый кусок коры. Он показался мне очень сухим и развалился, не долетев до земли. Я потянула на себя ветку. Ветка толстая, а сломалась, точно сигарета. Из яблони куда-то подевалась вся вода...
Я нахлобучила панаму и побрела к калитке. Земля вдоль каменной дорожки потрескалась и побелела, как в соляной пустыне, куда-то подевались все слепни и мухи, камни обжигали пятки сквозь толстые подошвы. Я слышала только глухие шлепки своих кроссовок и собственное прерывистое дыхание. На такой жаре я дышала, как старый астматик. Я вышла через заднюю калитку на Сосновую аллею; вероятно, это и спасло меня от белых...
Но про белых потом. Сначала были розовые.
Не зря говорят, что дуракам везет; я доковыляла до самого пирса и ничего подозрительного не заметила. По дороге вниз я не встретила ни единой живой души, но с каждым шагом это занимало меня все меньше. Потому что впереди застывшей рябью блестело озеро.
Вода в озере не стала белого цвета, не превратилась в настоящий лед, она так и осталась зеленоватой, прозрачной у берегов, но отвердела, как самый крепкий булыжник. Я застряла на берегу, возле старых пирсов, оставшихся от спортивного лагеря. Ржавые сваи с остатками мостков торчали из мутного окаменевшего студня. На той стороне, в тени сосняка, рыжими мазками выделялись палатки туристов, а в самом центре покрытой мелкой рябью чаши крохотными точками возвышались три рыбачьи лодки. Мама и Жора в равной степени могли там быть и не быть...
