Это прозвучало как единодушное решение. Он все же захотел пройти и с силой начал проталкиваться сквозь толпу. Он протиснулся уже к самой двери. В этот момент сильнейший пинок подбросил его и вышвырнул к чертям собачьим… Он шлепнулся на булыжник… со всеми своими побрякушками, палашом и остальной амуницией. Послышался жуткий грохот.
– Это и есть тот волонтер?
Вопрос был задан резким пискливым голосом, доносившимся откуда-то с верхнего этажа.
– Смирно! – проорал Ле Мейо.
Я разглядел лицо спрашивавшего… кепи… легкая седина… Унтер-офицер появился из темноты, двигаясь по лестнице вдоль стены. Он спускался, быстро переставляя ноги, ступенька за ступенькой. Те, кто стоял, словно оцепенели, все застыли по стойке «смирно». Были и те, кто еще валялся, продолжая храпеть, на соломе, с ногами, торчащими в проходе за пределами соломенной подстилки. Они были как раз на пути унтер-офицера, и он шел, пиная их сапогами, то справа, то слева. Бац! Бац!.. Ему хотелось взглянуть на меня поближе.
Он вопит, глядя на меня в упор:
– Смирно! Смирно! – В довершение всего он отрыгивает прямо мне в физиономию. – Вот так! – говорит он… Он доволен. Я не шевелюсь.
– Сержант Ранкотт! – представляется он. Я по-прежнему не двигаюсь. Все остальные вокруг гогочут.
– Мейо, у вас бардак на посту! Беспорядок и анархия!
И тут же начинается шквал ругательств и угроз, сопровождаемый сильной отрыжкой. Я не мог хорошо рассмотреть его глаза, этого Ранкотта, из-за коптящей, как головешка, лампы и в особенности из-за надвинутого на брови кепи с каким-то нелепым козырьком вроде веера.
Он повернулся, чтобы взять мои бумаги… Прочел мое имя… При этом снова начал недовольно брюзжать: «М-м-му! М-м-ра!..» Вот так. Застегнул мундир. Должно быть, он дрых в какой-то каморке там, наверху… Он слегка покачивался, изучая вдоль и поперек мои документы, как если бы я пытался всучить ему подделку. Ворчание продолжалось…
Вне всякого сомнения, передо мной была настоящая тупая скотина, на своем веку мне довелось повидать немало подобных мерзких рож, но этот казался идеальным воплощением абсолютного скотства. Его щеки были покрыты сетью багровых прожилок, скулы выпирали так, что, казалось, кожа вот-вот треснет. Его усики с нафабренными острыми кончиками блестели… Он жевал окурок, зажатый в уголке рта… Было ясно, что я действую ему на нервы… Он собирался мне что-то сказать… Он тяжело дышал носом, как собака. Но в это мгновение его внезапно осенило… вот так, ни с того ни с сего…
