Тревога оказалась ложной.
Л'Арсиль сбросил свою накидку. Ему было жарко. От него, как от лошади, шел пар. Немного погодя он вернулся, присел на корточки рядом с нашим логовом. Он поставил свой фонарь, втиснулся к нам в убежище.
– Где его носит, вашего пса? Не понимаю я этого идиота!.. Этот Ранкотт, будьте уверены… притащится часа в четыре… Представляю себе!.. Он сует нос повсюду со своим патрулем… Он вас обнаруживает… Он вас всех сцапает… Если только он не под мухой… Это ваше единственное спасение…
Между ларем и стеной было не так уж и плохо. Мы согрелись от теплого пара, шедшего от нашей насквозь мокрой одежки. В своем пальтишке я занимал немного места, стиснутый между двумя бретонцами, Ле Керомером и Бонзеллеком. Это были настоящие гиганты. Они громко храпели, покачивая головами в касках, увенчанных султанами. Я слышал и другие имена. Они пронзительно перекрикивались, чтобы не дать друг другу уснуть. «Эй, Керибен! Эй! Гарек! Ле Моэль! Чертов храпун! Ты собираешься отвечать?»
Л'Арсиль все еще продолжал свой монолог, ему приходилось орать, чтобы его было слышно сквозь жуткий грохот, все эти возгласы и перебранки. Он обстоятельно докладывал о навозной жиже, о переполненных доверху лошадиных корзинах. Вокруг нас громоздились носилки с кучами навоза. Постепенно мы исчезали. Мы были завалены, заживо погребены.
– Бьюсь об заклад, голуби вы мои, что он уже не вернется, ваш недоумок! Он сейчас надирается со своим приятелем! Плевал он на все это! на вас на всех! Да он уже наверняка тепленький! Они оба уже здорово тепленькие! «Мой дорогой Дюратон, как ваше драгоценное здоровье? Еще по рюмочке, сокровище мое?» Терпение, лапочки вы мои! вы все тут в одной гигантской мышеловке для дураков! Он ни за что не вернется!..
Продолжая говорить, он поднялся на ноги, стоял, упираясь головой в дощатый потолок нашего убежища. Навалившись на нас животом, он возвышался над нами, нависал над нашими головами. Он прекрасно понимал, в каком мы находились положении. Затем он снова заговорил о своей работенке. Мы были уже практически завалены дерьмом, окружены величественной стеной из навоза, очерчивающей границы нашего убежища. Полное погребение.
– Я запрещаю вам курить, уроды! – вдруг заорал Л'Арсиль. – Меня от этого тошнит!
Его грубости внезапно пробудили моего соседа по убежищу.
– Что ты несешь, бестолочь? Однако мы имеем такое же право, как и все! Послушай меня, воображала! Ты, случаем, сам табачок не куришь, нет? Не ты ли главный любитель покурить на дармовщинку, нет, пакость ты этакая?…
