Мне представилась такая сцена: явились два врача, за которыми послал сам убийца; им поручено провести осмотр тела. Злодей встречает их в холле со свечой в руке и приглашает войти. Он учтив и предупредителен.
— Сэр Вильям, — говорит он им, — выразил желание, чтобы тело было осмотрено.
— С какой целью? — спрашивают они.
— Единственно с целью удовлетворить семью, — отвечает он и показывает им письмо от сэра Вильяма, где выражена воля последнего. — Исключительно для того, чтобы снять всякие подозрения с находившихся рядом с умершим…
— Не написал ли сэр Вильям также и другого письма? — спрашивает самый недоверчивый из врачей.
— Да, было и другое письмо, такое же дружественное, — заверяет он их.
Но в действительности то другое письмо ни в коей мере нельзя было назвать дружественным: в нём выражалось подозрение, что больного попросту отравили. Злодей же сделал вид, будто ищет это второе письмо в кармане жилета, и вытащил из него какой-то конверт. Доктор успел взглянуть на него, как убийца уже положил его назад в карман. Но поскольку доктор узнал на конверте почерк сэра Вильяма, то ничего и не сказал. В результате осмотр тела тогда так и не состоялся, и факт совершения преступления ещё долго оставался неустановленным, до той поры, пока другой, куда более проницательный и не такой доверчивый медик с чрезвычайной энергией не взялся уличить этого изощрённого преступника.
Я взглянула на часы: была половина второго. Я тут я встала и, подойдя к кровати, попыталась разбудить мужа, чтобы дать ему лекарство. Однако он, недовольно шевельнувшись и глубоко вздохнув, так и не проснулся. Лучше было вовсе не будить его, пусть спит. Поэтому, переодевшись в ночную рубашку, я сгребла в кучку оставшиеся в камине дрова — остальное сгорело уже до белого пепла, и легла рядом с мужем. Я только начала засыпать, как вдруг какой-то звук разбудил меня. Из-за бессонных ночей чувствительность моя обострилась, и я сразу же проснулась. Звук был очень слабый, казалось, будто кто-то пытается повернуть ручку двери. Я опять прислушалась — всё тихо. Может быть, то была крыса, которая скреблась за стенной панелью: ночью ведь даже самый слабый шум увеличивается до грохота нашей фантазией. Я привстала в кровати, и снова прислушалась: ничего. Дрова, слабо тлевшие до этого, как раз вспыхнули и загорелись ярким пламенем.
Я снова легла и, как мне казалось, уснула. И я вновь пробудилась, но на этот раз не от звука, а от щемящего чувства неописуемого ужаса, какой овладевает нами при встрече со сверхъестественным. Открыв глаза, не шевелясь, смотрела на дверь. Ужас парализовал меня: я увидела, как дверь мягко и бесшумно открывается и из темноты коридора в комнату медленно вплывает фигура какого-то старика, одетого в поношенный жёлтый халат. Тихо закрыв за собой дверь, он повернулся, и передо мной оказалось тонкое, измождённое лицо, бледное как у мертвеца, голова чем-то обмотана, а челюсть подвязана, как это бывает у покойников. Взгляд пустых, совершенно бесцветных глаз был устремлён на камин. Вошедший, казалось, не замечал кровати и тех, кто лежал на ней. Медленно скользя по полу, дух убитого — у меня не было сомнений, что это он — двигался в направлении огня и, словно в задумчивости, остановился подле камина. Затем, взяв один из флаконов с лекарствами, стоявших на камине, он внимательно осмотрел его и вылил содержимое в стакан. После чего призрачная фигура уселась в старинное кресло у камина и долго сидела в нём, двигая над пламенем белыми, почти прозрачными руками.
