— Так ты видел привидение, Венн? — спросил кто-то из нас. — Это правда?
— Да, видел, — просто отвечал тот.
— И где же?
— Вот в этой студии.
По комнате пронёсся вздох изумления. Наверное, мне следовало бы сразу заметить, что в тот вечер мы сидели в студии Венна. Такая была у нас привычка — встречаться то у Фрэнка Рипли, то у Тома Торотона, то у Венна, то у меня. Всё происходило при этом без особых приготовлений и даже без приглашений: просто время от времени в нашей маленькой компании как бы проскакивала искорка, и все знали, что в назначенный вечер Фрэнк, Том или Джордж «будет у себя дома», а значит, все остальные смогут прийти его «навестить». Информация распространялась среди нас молниеносно. Мы были слишком молоды и дружны, чтобы обустраивать свои взаимоотношения с излишней помпой. Никто не ждал каких-либо особых сообщений относительно встречи, но как только наступал вечер, тотчас направлялся к другу, нисколько не сомневаясь в том, что хозяин примет его с величайшим радушием. В общем, по воле случая, в тот вечер мы сидели в студии Венна, в креслах Венна, курили табак, предложенный Венном, и попивали грог, приготовленный им же.
Была у нашего старшего друга одна особенность: он никогда не поступал так, как на его месте поступили бы все остальные. В его профессиональной жизни всё отличалось от нашего студенческого уклада. И если мы снимали себе меблированные комнаты, превращая их в студии, то Венн один занимал целый дом.
— В конце концов, стоит это не намного дороже, — объяснил он нам однажды, как всегда, очень спокойно. — Между тем, преимущества такого одиночества неисчислимы. Иногда мне нравится, очень нравится побыть в тишине; имея соседей, это, знаете ли, невозможно. Но бывает и так, что мне хочется пошуметь на славу: скажем, проверить, сохранил ли я прежнее чувство мишени, крепость нервов и зоркость глаза, и тогда я палю из револьвера часами. Иногда, ощутив вдруг потребность в физических упражнениях, я сдвигаю мебель и развлекаюсь, прыгая через неё, а то и сигаю прямо через лестничный пролёт, приземляясь со страшным грохотом (уж в этом можете не сомневаться!). Были бы в доме другие жильцы — они непременно стали бы возражать против такого рода разминок, и имели бы на то все основания. Они не вынесли бы моего соседства, я — их. Мы никогда не смогли бы договориться, в какой из дней всем нам одновременно надлежит галдеть и топать, а в какой — затаиться тише воды, ниже травы. Я ведь пробовал уже снимать квартиры и пришёл к выводу, что жизнь в них для меня неприемлема. Проходило немного времени, и хозяйка шла ко мне с предложением съехать немедленно, причём, происходило это, как правило, в ту минуту, когда и я сам готов был бежать к ней с тем же. Теперь жизнь моя устроена иначе. Мой дом — моя крепость. Крепость Венна, если вам угодно; тут мне дозволено всё: бить по барабану, играть на органе, прыгать выше головы, палить куда попало из чего попало — от духового ружья до армстронга
