Старый Иоахим ликует. Он оставляет пустыню, созывает своих пастухов и отбирает десять ягнят без малейшего изъяна и пятнышка – для Господа, двенадцать тельцов, тучных и нежных, – для священников и сто черных козлят – для народа Анна слышит, что муж ее возвращается из пустыни. Она бросается к Золотым вратам, которые в тот день открылись в последний раз, и видит, как муж идет к ней с сияющим лицом впереди стада. Она бежит к нему и бросается ему на шею под блеянье ягнят, мычанье тельцов и крики бодающихся козлят. «Я знаю теперь: Господь осыпал меня благодатью. Я была вдовой – и вот у меня снова муж. Я была бесплодна – и вот я рожу».
У них родилась дочь, которую они назвали Мириам и в возрасте трех лет посвятили Храму. Священник поцеловал ее, благословил и усадил у подножия алтаря. Она стала жить при Храме, и единственной заботой ее было служение Богу. Когда пришло время ткать новую завесу для Храма, это поручили восьмерым девушкам из дома Давидова. Они бросили жребий, каким материалом кому работать: одна вытянула золото, другая – серебро, третья – лен, четвертая – шелк, пятая – лазурь. Мириам достались багрец и пурпур.
Достигнув зрелости, она не могла больше жить в Храме, и первосвященник посоветовал выдать ее замуж, лучше за вдовца. Родители стали искать жениха, чтобы был он, как и она, из дома Давидова и чтобы пользовался хорошей репутацией, ибо они боялись доверить свою дочь первому встречному. Такой человек нашелся в Галилее, в местечке, где проживала сотня «нетцеров», то есть выходцев из царской семьи, и которое называлось потому Назарет. Иосиф занимался весьма уважаемым ремеслом – он был плотником, был он богобоязнен, а во сне ему часто являлись ангелы (так-так!). Мириам обручилась с Иосифом, и тот увез ее к себе в Назарет. Скоро они поженятся.
* * *
Он закрывает досье.
Крылья его раскрываются и наполняются ветром, который уносит его вдаль.
На метро Махмуд опоздал.
Теперь ему придется возвращаться к себе на окраину пешком, а теплой куртки на меху, которую он собирался купить, у него не было. Два, три, четыре часа ходьбы? Неизвестно. Прожив две трети жизни во Франции и ни разу не побывав за это время на родине (он хотел сохранить свое тело в целости), он знал только два замызганных, светящихся неоновыми лампами островка, соединенных длинным туннелем. На одном конце туннеля – населенный эмигрантами окраинный район, где он жил, с пряными запахами, татуированными женщинами, арабской музыкой и развевающимся на балконах бельем. На другом – парижский квартал, где в вонючих лавчонках, зажатых между ярко-розовыми секс-шопами, он покупал кожу, а затем продавал сшитые из нее восточные туфли. А какая у этого туннеля длина – он понятия не имел. Махмуд мог бы идти по станциям метро: он заучил их названия, как молитву, а когда-то умел даже читать по карте, что было предметом его немалой гордости. Так что, когда он увидел, как последний поезд исчезает в туннеле, словно сабля в ножнах, он только проворчал, поежившись:
