Закончив ужин, воздыхатели, – которые, надо сказать, вовсе не воздыхали, а просто рыгали, – убрались восвояси, гостей уложили на соломенные тюфяки, супруги удалились в спальню, а дочери – в свою комнату. Потушили свет. На улице бушевал праздник, грозивший вылиться во всеобщую вакханалию. Отблески разноцветных фонариков сквозь щели в ставнях причудливо окрашивали измятые льняные простыни. Гул нарастал. Ангелы не спали. Опершись спиной о подушку, Аф смотрел прямо перед собой горящими, как раскаленные угли, глазами; Кезеф, задумавшись разглядывал потолок. Их беспокоила участь хозяина дома. Было ясно, что организм его поражен раком «я» лишь частично; какими бы ни были его пороки, все они искупались его гостеприимством; надо было сделать так, чтобы он и его семья избежали участи, уготованной их землякам.
Скрипнула дверь, и в комнату, держась за руки и хихикая, проскользнули девицы. Обе были в одних рубахах, при этом одна из них держала палец во рту, а другая приплясывала на месте. От жирных волос пахло дешевой парфюмерией.
– Бы не спите? Мы маленькие девочки. Мы боимся темноты.
И они расхохотались дурным смехом.
Ангелы посмотрели на них.
– Выбирайте любую из нас, – сказала та, что была понаглее, – нам все равно, вы оба такие душки.
Они разлеглись на ковре.
То, что они предлагали, в сущности, не было абсолютно невозможным: доказательство тому – племя гигантов, рожденных земными женщинами от ангелов. Конечно, определенную роль могли сыграть моральные устои или уважение к хозяину дома. Но у нас, ангелов, не бывает жалости без уважения, в то время как у людей жалость всегда сочетается с презрением. Эти извивающиеся на полу, терзаемые похотью, умоляющие самки являли собой верх убожества. Карающим ангелам хотелось взять их на руки, как плачущих девочек, привести в порядок, как разбитых кукол, и научить их любви, да-да, говорю я вам, именно любви.
– Научитесь уважать себя, – сказал Аф, прямой, как язык пламени.
– И других, – сказал Кезеф, пылающий как лед.
– Не вышло, – проговорила одна из девиц, – пошли.
– Смеешься? – отозвалась ее сестра. – Это уж совсем обидно. Надо же когда-нибудь покончить с этим, а то уж совсем будет смешно.
– И то правда – ответила первая, – мне пятнадцать лет, да и тебе уже исполнилось четырнадцать. Господа, вы правда не будете? А то наши парни ни на что не годны: они девчонку от пня не отличат. А папаша никуда нас не пускает. Мы так больше не можем! – хныкала она.
