- Но верить можно и в ересь, и в дьявольские наущения, - сказал я, чтобы немного разрядить обстановку.
- А ты попробуй сначала отлучи их от истинной веры! - непримиримо возразил Веригин.
- Ну… Дьявольские наущения обычно торжествуют, когда истинная вера теряет свою неотразимость и на ее месте в душах и умах образуется пустота.
Мне просто было говорить с Веригиным, потому что все эти материи мы не раз проходили с отцом. Так что мысли мои были уже достаточно отточены.
- Конечно, когда на Майдане называют себя подлинными европейцами, это блажь и самообман…
- А в чем же правда? - автоматически задал я извечный русский вопрос.
- А правда в том, что они не хотят сейчас быть с русскими. Теперь здесь модно и стильно быть украинцем. То есть быть не русским, даже если ты русский и твой родной язык русский. Потому что быть русским - значит быть зачумленным выродком, волком позорным, от которого все приличные люди отворачиваются и бегут. Которого в Европу не пускают! И этому уже ничего нельзя противопоставить.
- Тебя, я смотрю, все это достало по-настоящему?
- Представь себе! А как еще я, русский человек, должен на такое реагировать?
- Но все тут шло к такому исходу уже давно. Просто у нас знать не хотели, что тут творится. Не до того было.
- Пожалуй, - вдруг резко поскучнел Женька. - Давай допьем и поскакали. Мне отписываться надо.
С ним всегда было так - ни с того ни с сего он в диком раздражении уходил в себя, и нельзя было понять, чем ты его задел. Он обижался на какую-нибудь ерунду так глубоко, как обычный человек обижается лишь несколько раз в жизни, когда ему вдруг откроется вся паскудная и неумолимая безнадежность его судьбы. Кому-то для этого надо пережить крушение всех надежд или великую несправедливость, а Веригин видел знаки непоправимой беды в дурацких мелочах и впадал в отчаяние от пустяков. К счастью, он сам знал за собой эту слабость и умел с ней справляться. Вот только не каждый раз.
- Ну что, москали, загрустили? Ишь, имперские души, нахохлились!
Здоровенный усатый мужик стоял у нашего столика и смотрел на нас весело и нагло. Не хватало еще пострадать в чужой революции, подумал я, и на всякий случай подтянул вытянутые под столом ноги. Вдруг придется резко подниматься.
- А, привет, Павло! - Веригин протянул усачу руку. - Давай садись!
- А ты думаешь, я не сяду, - хохотнул Павло. - Еще как сяду, да еще и выпью за ваш счет!
Мне вдруг показалось, что Веригин пригласил этого развеселого забулдыгу только потому, что ему стало тягостно со мной. К собственному удивлению, я почувствовал себя задетым.
