— Ко мне!
Татра смотрит на хозяйку, и во взгляде собачьих глаз нет ослушания и сожалений о палке, разве можно думать о таких мелочах после всего того, что им пришлось вместе пережить.
Пена присаживается на корточки, когда собака подходит к ней. Это такое же неуловимое, текучее движение. Татра подходит к хозяйке наугад, не отрывая взгляд от горизонта. Овчарка манерно прижимается к Пене, но не смотрит на нее. Пена что-то шепчет в собачье ухо, все время удерживая ее за лапы, потом поглаживает ей холку и встает.
— Так, значит, у тебя нет ответа? — спрашивает она Анхеля.
— Куда запропастился Амо?
— Это не ответ, а вопрос.
— Я испробовал уже множество способов.
— Он старается найти друга.
— А как насчет телефонной книги?
— Это друг совершенно иного сорта.
— Его там нет?
— Таких, как он, не обозначают на картах — это не шутка. Подожди неделю, он объявится сам.
— Каждый раз после общения с ним я мучаюсь от похмелья.
— Никто не заставляет тебя с ним пить.
— Дело в том, — говорит он, возвращаясь к ее вопросу, — что если бы вам удалось отыскать сеть, то, быть может, вам удалось бы и проникнуть в нее или хотя бы получить информацию о книге, которую вы ищете.
— И в которую ты бы хотел заглянуть?
Анхель ненадолго задумывается, глядя на оживающий утренний горизонт. Плоская равнина мерцает, разыгрывая волшебные трюки — растения превращаются в лошадей, в карточные столы, снова незаметно становясь кактусами.
— Вам стоит отыграть назад, чтобы не обострять ситуацию.
Он достает из нагрудного кармана пачку и вставляет в рот первую за сегодняшний день сигарету. Огонь зажигалки отпугивает собак, когда он курит, они отходят от него, не желая продолжать игру. Описывая круги вокруг Пены, они, недовольные окончанием игр, приглушенно рычат.
— Стоило бы поискать ученых, получающих действительно стоящую информацию и занимающихся религиозной историей.
— Мальчик явно делает успехи, — произносит Пена.
Эта женщина очень скупа на похвалы, Анхель начинает краснеть, а она смотрит на него и улыбается, обнажая свои пожелтевшие от старости зубы.
— Опубликовать или умереть, — говорит она. — Весь мир ученого — это информация, какой он обладает. А в данном случае это не просто информация: священные книги, утраченная магия, то есть масса вещей, которые могут нанести урон католической церкви. Эту информацию церковь будет прятать столетиями. Ученые, особенно такие, которых ты имеешь в виду, овладев таким материалом, почувствуют себя благословенными, но одновременно будут, вероятно, немного нервничать. Религия сама по себе воспитывает скрытность, это не игра в мяч. Такие ученые не будут спешить делиться своей информацией.
