Но, помимо чувств, я обладаю и другими способностями к познанию. Разум, проницая чувственные видимости, открывает в вещах вневременное и необходимое, доступное лишь ему одному, и открытие это совершается посредством его собственных идей.
Разум постигает в предметах то, чем они являются, и открывает мир универсальных сущностей, подобный миру чисел в представлениях математика. Но стоит ли (если связь между бытием и мышлением сводится к абсолютному и полному тождеству) пифагоризировать и платонизировать, утверждать, что истинным существованием обладают лишь эти всеобщие и необходимые вневременные сущности, а чувственный мир — подобен лживой тени, сводящему с ума Гераклитову потоку?
Но куда бы ни обращался разум — повсюду он созерцает бытие. Всюду он в присутствии бытия; каждый акт познания стремится стать актом бытия. Идея бытия — вот сущность мышления, что же, стоит ли из этого заключать, что эта сущность присуща и вещам? Стоит ли внимать Пармениду, подтверждающему, что никакой множественности нет, что есть лишь единое, утверждать с древним Ксенофаном, с Лессингом и Гёте: εν και παν — «все есть одно»?
Теперь оставим в стороне простое восприятие вещей. Стану ли я счастливей, обретя способность к суждению, акту, знаменующему высшее достижение разума? Понятия, из которых слагается суждение, различны, иначе я бы не смог ничего сказать, вынося суждение. Понятие «поэт» не то же, что понятие «Эдмон Ростан». Тем не менее я говорю или могу сказать «Эдмон Ростан есть поэт». Высказать это суждение — то же самое, что сказать: «Один и тот же объект я именую Эдмоном Ростаном и поэтом», т. е., иными словами, отождествить «поэта» и «Эдмона Ростана». Как же это возможно при абсолютном совпадении бытия и мышления? Мысль о «поэте» и мысль об «Эдмоне Ростане» — две разные мысли. Как же я могу отождествить объект «поэт» с объектом «Эдмон Ростан»? И вот я уже — средь терний Мегарской школы. Ее адепты учили о несообщимости идей и невозможности суждений, провозгласив принцип: «То различно, о чем различны представления», как говорит Симпликий[122]. Понятие «Сократ» отлично от понятия «белое». И если я говорю «Сократ белый», я привношу в Сократа то, чем он не является, я отделяю Сократа от него самого; и если я говорю: «Эдмон Ростан есть поэт», я разделяю Эдмона Ростана с ним самим. Вы утверждаете, что «Кориск есть человек»? Но человек есть нечто иное, чем «Кориск», и значит, «Кориск» есть нечто иное, чем «Кориск». Мы не можем даже утверждать, что Кориск есть Кориск, что Эдмон Ростан есть Эдмон Ростан, что, по определению Корана, Господь есть Господь. Увы, горьки плоды твои, мудрость!
