Она сложила исписанные листы покомпактнее, затолкала их внутрь св. Франциска, а потом приделала голову Ганеши на место. Может, когда-нибудь Майлз найдет их. Хотела бы она видеть выражение его лица в этот момент.
Нам нечасто выпадает случай увидеть наших умерших близких. И еще реже мы узнаем их, когда встречаем. Глаза миссис Болдуин распахнулись. Она увидела мертвую девушку и улыбнулась.
— Бетани, — сказала она.
Бетани присела на мамину постель. Взяла мать за руку. Если миссис Болдуин и подумала, что рука у Бетани чересчур холодная, вслух она этого не сказала. Она крепко сжала пальцы дочери.
— Ты мне снилась, — сказала мать. — Снилось, будто ты играешь в мюзикле Эндрю Ллойда Уэббера.
— Это был всего лишь сон, — промолвила Бетани.
Миссис Болдуин протянула свободную руку и дотронулась до волос Бетани.
— У тебя стали совсем другие волосы, — сказала она. — Мне нравится.
Они обе умолкли. Волосы Бетани замерли в полной неподвижности. Наверное, были польщены.
— Спасибо, что вернулась, — произнесла наконец миссис Болдуин.
— Я не смогу остаться, — сказала Бетани.
Миссис Болдуин сжала руку дочери еще крепче.
— Я пойду с тобой. Ты ведь поэтому пришла, правда? Потому что я тоже умерла?
Бетани покачала головой.
— Нет. Извини. Ты не умерла. Во всем виноват Майлз. Это он меня откопал.
— Что он сделал?! — переспросила миссис Болдуин, разом позабыв о легкой грусти и разочаровании, которые она испытала, узнав, что еще жива.
— Он хотел забрать свои стихи, — сказала Бетани. — Те, которые подарил мне.
— Вот идиот, — сказала миссис Болдуин. Именно чего-то в этом роде она от него и ждала. Задним умом, разумеется. Потому что кто же на самом деле ждет таких вещей? — И как ты с ним поступила?
— Сыграла с ним хорошую шутку, — сказала Бетани. Она никогда толком не пыталась объяснить матери суть ее отношений с Майлзом. А теперь это казалось особенно бесполезным. Бетани пошевелила пальцами, и мать немедленно выпустила ее руку.
Как бывшая буддистка, миссис Болдуин всегда понимала: если вцепиться в своего ребенка слишком крепко, в конце концов оттолкнешь его от себя. Хотя после смерти дочери она и повторяла себе, что, мол, надо было держать ее при себе покрепче. Она пожирала Бетани глазами. Заметив у нее на плече татуировку, мать разглядывала ее одновременно с неодобрением и восторгом. С неодобрением, потому что однажды Бетани, возможно, пожалеет, что наколола себе кобру, обвивающуюся вокруг бицепса. И с восторгом, потому что татуировка некоторым образом придавала Бетани материальности, делала ее реальной. Это был не просто сон. Мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера — это да. Но ей бы никогда в жизни не приснилось, что ее дочь ожила, сделала татуировку и отрастила длинную, шевелящуюся и темную, как полночь, гриву волос.
