Здесь следует заметить, что повелевание невозможно без своего рода отделения. Segregatus ut imperet- "разделяй, чтобы властвовать", — говорил Анаксагор о νους [56], о божественном Уме. В конце концов, разве человек, назначенный руководителем, не начинает с того, что определенным образом отделяет себя от других, будь то посредством большего кресла или менее доступного кабинета? И это тоже того рода отделение, которое мы рассматриваем. Что касается политического руководства, то отделенность здесь поистине изначально необходима только как экзистенциальный статус или условие реализации права руководить. Но в случае суверенитета отделенность требуется как сущностное качество, связанное с самим обладанием этим правом, от которого народ предположительно отказался, так что вся сущность власти — с тех пор ставшей монадической, такой же неделимой, как сама личность суверена, — принадлежит одному суверену. Неудивительно, что, в конце концов, иная сущность, нежели обычная человечность, должна была быть приписана самой личности суверена.
Здесь мы сталкиваемся с основной неверной посылкой концепции суверенитета и с изначальной ошибкой теоретиков суверенитета. Они знали, что право на самоуправление естественно принадлежит народу. Но рассмотрение этого правя они заменили рассмотрением всеобщей власти политического общества. Они знали, что "государь" получает власть, которой он наделен, от народа. Но они упустили из виду и забыли понятие уполномоченности, столь важное для средневековых авторов. Они заменили его понятием физической передачи и дарения.
Иными словами, теоретики суверенитета обсуждали этот вопрос в терминах благ (или материальной власти), какими обладают либо как собственностью, либо по доверенности, вместо того чтобы рассуждать в терминах прав, какими обладают либо сущностно, либо в форме соучастия. Если некто обладает материальным благом, то другой не может быть его обладателем, и речь может идти только о передаче собственности или дарении. Но некто может обладать одним правом как принадлежащим к его природе и другим — на началах участия. Бог сущностно владеет правом повелевать; люди обладают этим правом как через сопричастность к Божественному закону, так и сущностно, поскольку оно есть человеческое право. "Уполномоченные" народом — или его "представители" — обладают (реально обладают) этим правом только через участие в праве народа[57].
Поэтому в действительности даже в случае монархии (но не абсолютной монархии) следовало бы подчеркнуть, что, поскольку государь является "уполномоченным множеством" или представителем народа, его право в этом качестве есть именно право народа, в котором он соучаствует благодаря доверию народа и которое по-прежнему есть у народа, ибо его отнюдь не отбирают у народа, с тем чтобы передать государю. Следовало бы считать, что государь находится на вершине (но не над вершиной) политической структуры как часть,
