Рихард хотел от меня зависти, и признания его заслуг – двести обездоленных человек в пяти деревушках, разрушенных по брёвнышку его «панцервагенами», видимо, должны были произвести на меня впечатление, по крайней мере – внушить ужас. К сожалению, этого не произошло, а плевок в лицо и гордое «фашист» и «проклятый захватчик» заставили Денисова перемениться лицом. Буркнув что-то вроде «ничего, за десять лет точно сломается», он развернулся и вышел из «камеры». Следом исчезли тюремщики, дверь захлопнулась и вновь я остался один, наедине с новым матрасом.
За прошедший сентябрь я досконально изучил свою камеру, все доски в стенах, где какие гнилые, где сильные. Обиднее всего, что гнилые доски были сверху, под потолком. В середине вполне тёплого месяца состоялся ещё один визит Рихарда, после чего мою пайку уменьшили на треть, оставив только утренний и вечерний приёмы пищи. Опасаясь упадка сил, я решился на побег. В погожий денёк, примерно в двадцатых числах, аккурат после еженедельной бани, я рванул на волю. Без запасов, без оружия, фактически без обуви – мои сапоги остались в камере, на поход в баню мне выделяли какие-то непонятные разбитые ботинки, с отстающей в нескольких местах подошвой. И когда я уже был близко к своей цели, ботинки меня и подвели, зацепившись, одновременно, и подошвой об выпирающий из земли камень, и штаниной за перепрыгиваемое заграждение из колючей проволоки. Растянулся я знатно, лбом поймал первое дерево долгожданного леса и затих, по ощущениям, минут на двадцать пять. Очнулся в камере, со связанными ногами, после чего был доставлен в «Гестапо» и нещадным образом избит. Правда, мой враг правильно истолковал причины и, по всей видимости, поставил на общее довольствие – в вечерней пище появилось мясо, в обеденный рацион включили слегка сладкий компот.
Октябрь выдался совсем не теплым, дождило частенько, поэтому в моей камере сухими оставались только место у параши, да угол у окна. Вот в углу я и сидел большей частью.
Гнилые доски были не только на потолке, но и на стенах. Правда, стены вели во внутренний двор, и единственное, что они мне дали, так это гвозди. Ими я расписывал стены, собственно говоря, если верить фильмам, то это одно из основных занятий заключённых. Первое время пытался считать дни, но через неделю сбился, и бросил это занятие.
Чтобы совсем не сойти с ума, я начал разговаривать сам с собой, по ролям проигрывая и анализируя все те поступки, которые привели к неудачам. Утром я здоровался с собой, за завтраком, обедом и ужином, прежде чем начать давиться баландой, желал себе приятного аппетита. А перед тем как уснуть, желал себе спокойной ночи. Рассуждал над маршрутом движения колонн, патруля. Пытался угадать сущность людей в своих тюремщиках. А по ночам вспоминал друзей.
