На площадке для гольфа Гингрич все еще запускал в небо белые объекты, механически орудуя клюшкой. Замах — удар, замах — удар, замах — удар.
На сей раз Форей вышел на поле с сумкой для клюшек.
Гингрич прервал свое занятие и взглянул на его сумку:
— Что это вы на ночь глядя?
— Не хотите ли партию напоследок? — предложил Форей.
Гингрич повернулся налево и посмотрел на огороженную проволочной сеткой площадку.
— А не слишком ли поздно?
— Никогда не бывает слишком. Клюшки я понесу сам.
— Чтоб мне провалиться! — сказал Гингрич.
— Все будет в порядке, — заверил его Форей.
— Мы ничего не увидим, — заметил Гингрич.
— Увидим! — ответил Форей, указывая кивком головы на небо.
Из-за горизонта уже вышел полный диск луны, осветившей открытые просторы, холмы и маленькое озерцо. В верхушках дубов шумел ветер.
— Чтоб мне провалиться! — прошептал Гингрич.
Они подошли к первой метке.
— Начинать вам, — сказал Форей, выставив для него мяч и метку. Застыв неподвижно, Гингрич наблюдал за ним.
Когда Форей отошел, Гингрич изготовился, поднял клюшку и нанес удар со стремительностью летней молнии.
Мяч взмыл в небо белою птицей и упал далеко-далеко впереди.
— Ах ты, сукин сын! — воскликнул Гингрич. — Сукин сын!
— Поберегись! — крикнул Форей, хотя впереди не было никого, кому следовало поберечься. А может, и было кому — неясной тени.
— Поберегись!
