— Это не ножная ванна, отец…
— А для чего же это?
В ее ответе можно было уловить робкие проблески юмора:
— Спросите лучше у доктора… или у мосье Куэрри.
Она заерзала на стуле, и настоятель расценил это как намек, что ей пора уезжать.
— До Перрэнов путь не близкий, дитя мое. Разрешите предложить вам чашку кофе. Или стакан вина?
— Нет, нет. Благодарю вас.
— А может быть, рюмочку виски?
После стольких лет воздержания он забыл, что в полуденную жару не пьют крепкие напитки.
— Нет, нет, спасибо. Я знаю, отец, вы очень заняты, вам не до меня, но мне бы повидать мосье Куэрри — только на одну минутку — и пригласить его…
— Я передам ему ваше приглашение, дитя мое. Обещаю, что не забуду. Сейчас запишу для памяти.
Он колебался, не зная, какой столбик цифр испортить записью «Куэрри — Рикэр». У него не поворачивался язык сказать ей, что он дал слово оберегать Куэрри от посетителей, «особенно от этого идиота и ханжи Рикэра».
— Нет, отец, не надо! Я обещала повидать его лично, а то муж скажет, что я даже не пыталась это сделать.
Голос у нее сорвался, и настоятель подумал: «Чуть-чуть не попросила у меня записку, как в школу, чтобы свалить на болезнь невыученный урок».
— Я даже не знаю точно, где он сейчас. — Настоятель сделал ударение на слове «точно», лишь бы не солгать.
— Можно, я пойду поищу его?
— Ходить по такой жаре? Нет, нет, кто же вас пустит! Что скажет ваш муж?
— Вот это меня и пугает. Он никогда не поверит, что я сделала все от меня зависящее.
Она готова была заплакать и от этого стала еще моложе, а детские слезы по всякому пустяку можно не принимать всерьез.
— Знаете что, — сказал настоятель, — я попрошу его позвонить вам по телефону… когда линия будет в порядке.
— Я понимаю, он невзлюбил моего мужа, — с грустью проговорила она.
— Дитя мое, это все ваше воображение.
Настоятель был в полной растерянности. Он сказал:
— Куэрри странный человек. Мы, собственно, его почти не знаем. Может, он и нас не любит.
— Он у вас живет. Он вас не сторонится.
Настоятель вдруг рассердился на Куэрри. Люди подарили лепрозорию два бочонка масла. Неужели трудно отплатить им за это небольшой любезностью? Он сказал:
— Подождите здесь. Я пойду посмотрю, у себя Куэрри или нет. Мы не допустим, чтобы вы разыскивали его по всему лепрозорию.
Он вышел на веранду и, свернув за угол, зашагал к комнате Куэрри. Вот комнаты отца Тома и отца Поля, отличающиеся одна от другой разве только выбором распятия да большей или меньшей степенью беспорядка; вот часовня, а вот и комната Куэрри. В ней, единственной во всей миссии, не было никаких символических изображений; да, собственно, в ней ничего не было, даже фотографий — родного человека или родных мест. Несмотря на дневную жару эта комната показалась настоятелю холодной и сумрачной, как могила без креста. Когда он вошел, Куэрри сидел за столом, перед ним лежало письмо. Он не поднял головы.
