Она промолчала. Ведь ему не скажешь: мне больше не с кем говорить о кондитерской на углу, о том, как сестра Тереза сломала ногу, о пляже в августе, где я была с родителями.
— Тут большая доля моей вины, — сказал Рикэр, переходя во вторую стадию. — Я этого не отрицаю. Мне не удалось приобщить тебя к истинным духовным ценностям — истинным с моей точки зрения. Чего же еще ждать от управляющего маслобойным заводом? Я не создан для такой жизни. Казалось бы, даже ты должна понять это.
Его самодовольная желтая физиономия, точно маска, висела между ней и Африкой.
Он сказал:
— В молодости мне хотелось стать священником.
С тех пор как они поженились, он говорил ей об этом после выпивки, по крайней мере раз в месяц, и каждый раз она вспоминала их первую ночь в антверпенском отеле, когда он снял с нее свое тело и, точно нетуго набитый мешок, шмякнулся рядом, и тогда ее рука с нежностью коснулась его плеча (жесткого и круглого, как брюква), потому что ей показалось, будто она в чем-то не угодила ему, и он грубо спросил: «Тебе что, мало? Мужчина не может без конца». Потом он лег на бок, отвернувшись от нее; медалька, с которой он никогда не расставался, была закинута за спину во время их объятий и теперь лежала у него ниже поясницы, укоризненно глядя ей в лицо. Она хотела сказать в свое оправдание: «Ты женился на мне по своей воле. Я тоже целомудренная — меня воспитали монахини». Но целомудрие, которому учили в монастыре, связывалось в ее представлении с чистой белой одеждой, со светом и нежностью, а у него оно было как заношенная власяница пустынника.
— Что ты сказала?
— Ничего.
— Я делюсь с тобой самыми сокровенными своими чувствами, а тебе хоть бы что.
Она проговорила жалобным голосом:
— Может, это ошибка?
— Какая ошибка?
— Наш брак. Я была слишком молода.
— Ах, вот как! Значит, я слишком стар и не удовлетворяю тебя?
— Нет, нет!.. Я не…
— Для тебя любовь существует только в одном определенном смысле. Что же, по-твоему, такой любовью обходятся и святые?
— Я не знаю ни одного святого, — в отчаянии проговорила она.
— Ты не допускаешь, что я, человек скромный, способен пройти сквозь непроглядную ночь души? Да где мне! Ведь я всего-навсего твой муж, который спит с тобой в одной постели!
Она прошептала:
— Я ничего не понимаю. Не надо, прошу тебя. Я ничего не понимаю.
— Чего ты не понимаешь?
— Я думала, что любовь должна приносить людям счастье.
— Вот чему тебя учили в монастыре!
— Да.
Он скорчил гримасу и тяжело задышал, отчего в кабине сразу же запахло виски «Бочка 69». Они проехали мимо страшного чучела в кресле; до дома теперь было близко.
