Платежи происходили так: я собирал деньги за 170 животных и соответствующие товарные чеки, за вычетом платежей местному отделению администрации. Представляя животное, фермеры должны были назвать свое имя и место проживания для регистрации. Слепому было видно, по крайней мере, я прекрасно понимал, что несчастный, забитый польский фермер едва ли мог даже пробормотать свое имя, а если и мог, то оно все равно не было услышано в той суматохе. Итак, животные были записаны и списки составлены. Полицейские держали все под контролем. Однако деньги так и не поступили по адресу1.
Позже я слышал такие же истории от самых разных людей: поляков и немцев с Волги, Украины, Белоруссии, Галиции и многих других регионов — но мы осмеливались обсуждать их только в узком кругу друзей. Люди с радостью приветствовали и принимали Landser,[24] первые военные отряды и власти. Но повсюду проклинали партийную машину, начинавшую работать после, с ужасом подчиняясь ей.
Не все подвывали волкам, только беспринципные люди. Но все же охкрыто восстать было невозможно, обычно это означало потерю всего — и семьи, и жизни. Обладавших знаниями и способностями просто наделяли почетными полномочиями в той или иной сфере деятельности, и горе тем, кто пытался избавиться от этой смирительной рубашки. Существовали эффективные способы заставить своего фолькс-геноссе лезть из кожи вон. Система превращала каждого в податливый рабочий инструмент, и, как я уже объяснял, располагала для этого всеми необходимыми полномочиями. Поставь тебя к стенке, прижми дуло пистолета к груди — тут уж подчинишься, как миленький.
Солдату на передовой приходилось легче, хотя его ежечасно посылали в атаку на весь мир. Он, по крайней мере, был избавлен от отупляющей и раздражающей рутины. Он отлично проводил выходные дома, но в кругу товарищей чувствовал себя намного лучше. Постоянный надзор и контроль властей были чужды и незнакомы ему, хотя даже личная жизнь его семьи была под контролем. Мать семейства и домохозяйка, к примеру, должна была каждое утро в восемь часов приходить за инструкциями и разъяснениями. Сын, школьник в форме гитлерюгенда,[25] тоже выполнял какие-то дополнительные обязанности, как и его сестра-школьница. А за маленькими непоседами, младше шести лет (на них, к счастью, форму не напяливали), присматривали любящие дедушки и бабушки или соседи.
Так и жили. Кое-какие отличия могли быть, разумеется, но на протяжении долгих лет результат оставался прежним — из-за такого отношения новое поколение росло отчужденным с самого детства, постепенно дичая, молодые не признавали ни Бога, ни черта, ни родителей, ни воспитательных учреждений.
