«Это было не то во времена декабристов, не то в год польского восстания, но, во всяком случае, еще при Николае I. В корпусе нашли крамолу, и судить виновных должна была особая комиссия под председательством директора. У дверей Столового зала поставили караул, а по самой его середине – стол, накрытый зеленым сукном. Там, за этим столом, в огромной пустоте и должна была заседать комиссия, каждое слово которой было тайной».
Но, как гласит далее повествование, друзья виновных решили отомстить особой комиссии. Они пробрались на чердак и заложили пороховые заряды под якорные цепи, удерживающие потолок Столового зала. «Им осталось только выждать, пока соберется судилище, поджечь фитили и обрушить потолок».
Согласно легенде, директором Морского корпуса был тогда некий адмирал Фондезин (фамилия, вне сомнения, вымышленная). Его сын, гардемарин, знал о заговоре и не выдержал – подал рапОрт, предупредил отца…
«Мстителей схватили ни чердаке, и судьба их была печальной. Но сам гардемарин Фондезин пропал на следующий день, и пропал бесследно.
И уже много лет спустя, во время ремонта Компасного зала, его скелет с остатками полуистлевшей форменной одежды был найден замурованным в одной из стен».
Да, это была каста… и воспитанники корпуса всю жизнь потом обращались к друг другу на «ты»…
Но как любая каста… она вырождалась… и выталкивала хоть и талантливых, но ЧУЖИХ… вот и гениального Макарова, героя Турецкой войны – господа флотские офицеры звали за глаза «боцманским сынком» и «Макаркиным»…
Гнилая каста.
Взыскательный читатель, оппонируя мне, привел любопытное высказывание современника: «За деньги офицера не купишь где-нибудь на Никольском рынке, его необходимо создать, научить, воспитать. Причем воспитать в духе определенных традиций…
Я флотский офицер, но был отдан в Морской корпус не потому, что во мне гнездились какие-либо дарования к морской службе, не потому, чтобы я испытывал сам призвание к поэтическому морю, а так себе, по предразсудку (так в тексте!), а может быть и по традиции, я сам хорошенько не знаю… многие науки, которые я проходил, не оставили по себе ни урока, ни следа, обратившись лишь в археологическое воспоминание…
Откройте шире свободу доступа в наш нарождающийся флот… Всесословный прием не страшен для традиций, покоящихся на вековых основаниях Петровского времени. Воспитательные условия есть достаточный фильтр.»
А. Де-Ливрон (октябрь 1904 г.)
Какие благие намерения… коими вымощен широкий путь – известно куда…
