Являясь к Дэшвудам, сэр Джон обязательно приглашал их к себе, на Остров Мертвых Ветров, либо отобедать с ним назавтра, либо в тот же вечер поучаствовать в церемонии заклания саламандры. В этот раз, в честь гостя, он предложил и то и другое.
— Вы непременно должны испить с нами крови саламандры, — говорил он, — ведь сегодня нам совершенно не с кем ее разделить; а завтра ни в коем случае не пропустите наш обед, завтра к нам соберутся буквально все.
Миссис Дженнингс подтвердила, что об отказе они и слышать не желают.
— И как знать, может, будут и танцы! — сообщила она. — Уж против танцев-то, мисс Марианна, вы не устоите.
— Танцы! — воскликнула Марианна. — Немыслимо! Кто будет танцевать?
— Что значит — кто?! Вы, конечно, и Кейри, и Уиттекеры. Как! Неужели вы думали, что никто не будет танцевать, потому что кое-кто, не будем называть имен, взял и уехал?!
— Ах, как бы я хотел, чтобы Уиллоби снова был среди нас! — подхватил сэр Джон.
Эти слова, а также румянец на щеках Марианны навели Эдварда на неожиданную мысль.
— И кто такой Уиллоби? — тихо поинтересовался он у Элинор, сидевшей рядом.
Она ответила ему коротко. Лицо Марианны было гораздо красноречивее. Теперь Эдварду стали вполне ясны не только недавние намеки, но и некоторые странные фразы Марианны, которые прежде оставляли его в недоумении; когда гости ушли, он немедленно подошел к ней и вполголоса сказал:
— У меня появилась одна догадка. Сказать вам какая?
— О чем вы говорите?
— Сказать?
— Конечно.
— Ну что ж, она заключается в том, что мистер Уиллоби — кладоискатель.
Марианну эти слова застали врасплох, но, не сдержавшись, она улыбнулась его добродушному лукавству и, помолчав, сказала:
— Ах, Эдвард. Я уверена, он вам понравится.
— Ничуть не сомневаюсь.
В шатком домике, нависающем над Бартонской бухтой, Эдвард погостил всего неделю и, будто главной его целью было доставить себе наибольшие мучения, решился уехать именно тогда, когда его наслаждение обществом друзей достигло своего пика. В последние два-три дня его настроение заметно улучшилось, и к дому, и к острову он привязывался все сильнее, об отъезде не упоминал без вздоха, говорил, что вполне располагает своим временем, рассказывал, как ему боязно вновь взойти на борт корабля и доверить свою судьбу приливам, — и все же он должен, должен был ехать. Никогда еще неделя не пролетала столь быстро, ему и не верилось, что она уже прошла.
Так он говорил, и не один раз, говорил и многое другое, открывавшее его истинные чувства и выдававшее неискренность его поступков. Норленд, мол, ему не в радость, Подводная Станция Бета — непереносима, но он должен, должен ехать либо в Норленд, либо на Станцию. Превыше всего он ценит их доброту и находит безграничное счастье в пребывании с ними. И все же в конце недели ему придется покинуть их, вопреки своему и их желанию и без каких-либо на то внешних причин.
