Мне нравится думать, что мы вышли из рок-н-ролла, зовите это как хотите, и что нас ничего не сдерживает. Все открыто, особенно сейчас, когда все стараются попробовать себя, осваивая новые территории. Как раз это мы и старались делать на протяжении многих лет. Никто не пытается экспериментировать с балетом. Это звучит шокирующе и экстремально, но я уверен, что придет время, когда это будет в порядке вещей. Именно это я и попробую сделать — не получится так не получится, попробую что-нибудь другое.
Над Rhapsody пришлось много думать, она появилась не из воздуха. Для некоторых песен просто необходим подобный помпезный стиль. Я работал как сумасшедший. Я очень хотел сделать такого рода песню. Я специально кое-что изучил. Хоть это и было несерьезно, псевдоопера, тем не менее я хотел, чтобы она стала по-настоящему композицией Queen. Мне очень нравятся оперные вещи. Мне хотелось создать потрясающие вокальные партии, потому что нас постоянно сравнивают с другими, что очень глупо. Если послушать оперную часть, станет очевидно, что здесь не может быть никакого сравнения, чего мы и добивались.
Хотите, чтобы я раскрыл несколько профессиональных секретов? Ладно. На самом деле это была колоссальная задача, поскольку композиция соединяла в себе три отдельные секции. Каждая требовала огромных усилий. Оперная секция в середине оказалась самой трудоемкой, потому что мы хотели воссоздать грандиозное оперное звучание силами всего троих поющих — Брайана, Роджера и меня. Это подразумевало многослойную запись и многое другое. Думаю, втроем мы создали эффект хора в 160–200 голосов.
Там нужно было сделать партию «No, no, no!» — такая эскалация; так вот, мы втроем делали это «No, no, no, no, no, no, no!» раз, наверное, сто пятьдесят. Тогда были только 16-дорожечные студии. Теперь есть и 24- и 36-дорожечные и даже больше. Для этой песни нам приходилось делать множество наложений с шестнадцатью дорожками, мы записывали и записывали один трек поверх другого, так что пленка становилась абсолютно прозрачной и больше уже просто не могла выдержать. Я думаю, она даже порвалась в двух местах.
Это была огромная работа. Я все это держал в голове и заставлял Роджера, Брайана и Джона играть такие партии, что они просто удивлялись: «Что это вообще такое?» Это были, например, такие куски: один аккорд и затем длиннющая пауза, и они все говорили: «Это же смешно!» Но я-то представлял, куда встанет каждый кусочек. На эту запись ушла уйма времени.
