…Слишком жарко сейчас в степях, слишком. Поэтому я тем временем — вот в этот момент, когда ты, читатель, кто бы и когда бы ты ни был, читаешь эти слова, — я сижу на самом краю земли.
Это похоже на берег одного из морей Ледовитого океана, — я сижу в маленькой избушке, грею руки о железную кружку с крепко заваренным чаем, смотрю в окно на летящий весенний снег, совершенно особенный снег, потому что кругом уже проталины, и чернеет далекая вода залива, и чьи-то следы на свежем снегу набухают как капли чернил сквозь промокашку, — этот вид так умиротворяет, что я вижу его, даже закрывая глаза, сквозь веки.
Разве ты еще не убедился, что смотреть в этом мире не на что, кроме апрельского снега, который белыми хлопьями на черную гарь весны? Я сижу на краю земли и смотрю в окно, выходящее на этот самый край. Здесь я полностью свободен, могу писать все, что хочу и как хочу. Но на пути в твой мир рукопись моя должна испытать преломление при пересечении границы двух сред. Роль границы играет редактор, поэтому ты и можешь делать с моим текстом все, что тебе покажется необходимым: менять имена, обстоятельства, дописывать, изменять, — словом, все, что предусматривают сегодняшние односторонние договоры издательств с авторами.
Но я согласен на все, потому что прекрасно знаю — ничего кроме ущерба от общения с моими Записками ты не вынесешь. Читатель будет думать, что все непотребства героя придумал, или даже, что еще хуже, осуществил автор. Автором, по законам мениппеи, в которой ты кое-что понимаешь, назначат тебя, и возложат на твои плечи ответственность за все, что творил герой. Особенно удивятся близкие и друзья, — неужели это все он? Тот, который рассказал о войне с доброй усмешкой, прославляя подвиги, но и выбивая из этого старого ковра пыль пафоса, — и вдруг он — вот так?! Ужос! Гнать его сцаными тапками из пантеона мужественных и смелых! Нет, вернее, отважных, — как там написали на обложке твоей книги — "отважный офицер"…
Здесь, на краю Земли хорошая большая библиотека. Она располагается в отдельной избе. Там есть все для чтения — кресло, печка, чайник. Но вот беда, я уже не хочу читать. Разве что если нужна справка или цитата. Уже некогда читать длинное. Некогда читать плохое. Все определяется краткостью. Если в первой строке или в первой попавшейся нет краткости и нового, откладываю как плохое. Это совершенно нечестно по отношению к автору. Но ничего не поделаешь. Самое лучшее все время повторяется. Самое лучшее проявляет себя, когда исчезает из поля твоего зрения навсегда.
