И тут еще из Наумбурга пришел «голубой конверт», т. е. сообщение: «Ваш сын не успевает по школьной программе, поэтому мы рекомендуем освободить его от посещения этой школы.» Формальной причиной для этого послужили спортивная подготовка и история, по которым я был «двоечником».
То, что такое решение могло быть принято на третьем месяце учебного года, я мог объяснить тем, что я давно находился в «списке сбитых»,[3] и может быть, после консультации между воспитателями и врачом школы по поводу правомерности отправки меня на марш, а также возможных последствий.
Лишенный возможности купаться и играть, вышвырнутый из элитной школы, как «не доросшая задница из последней шеренги», слушающий деревенские сплетни о несостоявшемся младшеньком деревенского учителя, проводил я летние каникулы преимущественно в горизонтальном положении. В любом отношении я чувствовал себя абсолютно отвратительно. Мне было 14 лет.
А потом последовал прием в государственную школу имени Мартина Лютера в Айслейбэне, в реальную гимназию, в новый жизненный отрезок, преисполненный успехами. Психологическая травма от Наполы быстро ушла на задний план, хотя от нее я не смог полностью избавиться до самой старости. Читатель может удивиться, что после того, как я был вышвырнут из элитной школы Напола, не сделал соответствующих выводов по поводу Гитлера и национал-социализма. Но эту элитную школу я расценивал как «язву на некогда здоровом теле», не зная или не хотя знать, что это тело было поражено уже массой таких язв.
В новой школе я встретил большое количество друзей начальной школы, ни один из которых не подал вида, что я, мол, вылетел из элитной школы, и, собственно, был отщепенцем. Напротив: Меня приветствовали как, своего роде, заблудшего сына. Это был дружный класс. В 1990 году с обеих частей Германии на встречу выпускников, окончивших школу ровно 50 лет назад, из 22 ребят прибыло аж 15.
В новой школе я хорошо справлялся с требованиями учебного плана, причем удалось преодолеть особенный барьер. Дело в том, что в Наумбурге в качестве первого иностранного языка мы изучали английский, а в Айслейбэне это был французский. Я поставил перед собой задачу, догнать программу по этому иностранному языку до конца года. Для этого имелась причина. Во-первых, в моем распоряжении был частный преподаватель (пенсионерка из дома престарелых), с которой я мог заниматься французским 6 раз в неделю. Но была и главная мотивация, которую можно кратко выразить словами:
