Бабушка подрабатывала шитьем. Почему-то она шила четерехпуговичные лифчики для необъятных волжанок. Мне нравилось надевать на голову «чашечки», хотя некоторые оказывались великоватыми. Впоследствии я пожалел, что не уделял должного внимания примеркам.
Когда немцы вышли на Волгу, мы уехали в киргизскую столицу Фрунзе. Теперь это Бишкек. Тогда город называли еще и Пишпеком. В войну везде было трудно, но во Фрунзе мы обжились. В магазинах были продукты. Везти их из Средней Азии до фронта было по тем временам почти невозможно. Мы получили неплохую квартиру с двумя комнатами и верандой. У взрослых была работа, и нам говорили, что, может, не стоит возвращаться в разрушенный Киев. Но об этом не могло быть и речи, хотя мы не знали, цел ли наш дом на Михайловской. Правда, отец как-то писал, что, пролетая над Киевом, рассмотрел нашу улицу. Вроде бы цела.
На октябрьские праздники радио сообщило, что Киев взят, и уже зимой мы были дома.
С конца 44-го года мы каждый день ждали победы и возвращения отца. Однажды я услышал с улицы его голос и с воплем «Папа приехал!» выбежал из дома. На улице никого не было.
Судьба хранила отца всю войну, но не покидала мысль о том, что он может погибнуть перед самой победой. Однажды отец приехал на побывку с компанией офицеров. Мама бросилась к нему, но он не обнял ее, а лишь развел черные руки. Мама изумилась: «Где ты так вымазался?» Это была не грязь, а ожоги.
Отец летел в транспортном самолете. Он вытянул ноги, а полковник, сидевший рядом, подобрал колени повыше. Невесть откуда взявшиеся два мессершмидта открыли огонь. Пулеметная очередь прошила полковнику обе ноги и лишь оцарапала колено отца. Самолет падал, и пилот выпустил шасси. Если бы не генерал Счетчиков, с которым отец прошел войну, машину бы свернуло в гармошку. Генерал успел убрать шасси, самолет упал на брюхо, люди уцелели, и только сосед отца умер от потери крови.
Мы, дети, уже знали, что война это не совсем то кино, где наши смелые бойцы с шутками и прибаутками громили фрицев. К нам часто захаживал польский еврей Мирончик, веселый парень, хороший портной. Однажды он пошил мне костюм, который я стеснялся носить. Он был чересчур модным.
Мирончик прошел через Бухенвальд, Освенцим и Майданек. Он рассказывал, как охранник бросал свою пилотку в запретную зону и приказывал заключенному принести. Если тот приносил, его расстреливали за нарушение дисциплины. Если не приносил, убивали за неподчинение. Заключенных заставляли чистить выгребные ямы не лопатами, а руками. «Профессор Варшавской консерватории, - рассказывал Мирончик, - не мог этого вынести. А я мог, потому что я из нищей семьи, мне дома всякую работу приходилось делать».
