Я тут заболтался, мемуарист долбаный, и совсем забыл, за чем, собственно, пришел на завод им. "Ш.", много лет спустя после увольнения отсюда. Уж, конечно, не затем, чтобы сыграть на струнах души ностальгический романс. А пришел я сюда с весьма прозаической целью: чтобы попросить плотника Реутова по старой памяти изготовить мне рамы для картин. Подрамники для холстов я сколачиваю сам, а вот рамы - это уже искусство другого рода, чем мое, тут нужен специалист своего дела.
Я надеялся, что жив еще старый столяр, мастер золотые руки, по прозвищу Аще, что он помнит меня и сделает по сходной цене рамы. Они нужны мне до зарезу в связи с затеваемой "ОБМОСХУДОМ" (Объединение Молодых и Старых Художников) общегородской выставкой, в каковой мне любезно предложили участвовать. Боже, что я несу! Предложили, как же! Все надо самому пробивать, предлагать, напоминать... Но вот все уже пробито, предложено, напомнено, и теперь мне нужны рамки для моих "шедевров". Покупать рамы в салоне для меня дорого, и я прибегну к услугам этих шкуродеров только в случае самом крайнем.
И вот, лелея ностальгические чувства (все-таки не удержался), я прохожусь сначала по коридорам заводоуправления, а потом и по территории завода. Я весьма и весьма удивился, когда обнаружил во многих местах свои стенды, которые я когда-то оформлял. Большинство из них хорошо сохранились и смотрятся довольно прилично, хотя прошло много лет. Это меня радовало, но одновременно и удручало. Это означало, что жизнь завода еле-еле теплится, почти остановилась. И теперь он, завод, перевалив за порог нового тысячелетия, влачит жалкое существование. А бы выжить. Ему уже не до новых веяний дизайна.
7 АВГУСТА
Вчера был какой-то нескончаемо длинный день, поэтому веду хронику по часом.
С утра пораньше - опять на завод. В прошлый раз я не застал Реутова в цехе. (Любимый анекдот моего отца: "Где Рабинович?" - "Ушел по цехам". "Сам ты - поц и хам!") Реутов был на больничном. Но сегодня он уж точно выйдет. "Да-да, буду завтра как штык, аще, ты меня знаешь, я, аще, слов на ветер не бросаю... Приноси чертежи: с размерами и со всей трехомудью - я сделаю". - "Только, Николай Николаевич, пожалуйста, дерево должно быть абсолютно сухим!" - "Ты, аще, меня не учи, у меня материал завсегда сухой, я, аще, из кримлины никогда ничего не делаю... я тебе не Махонек какой-нибудь..."
Это я с ним говорил по телефону. И вот Реутов воочию. Я встречаю его в столярном цеху. Боже ж мой, как старик сдал за эти годы. Кожа да кости! Но из глубины черепной коробки смотрят по-прежнему живые, хитроватые глаза. Хотя теперь они больше похожи на горящие в нишах огоньки свечей, которые в любую минуту может погасить резкий порыв ветра. "Фу! - шумно дышит Реутов, снимая с головы теплую кепку и вытирая потную лысину полотенцем, похожим на портянку. - Загоняли совсем пенсионера... Вот уйду, с кем они работать будут, смены-то нет. Приходят какие-то юнцы со стеклянными глазами да бабы, которые отродясь молотка в руках не держали".
