— Ну что, извинился? — спросил Матье, когда стало ясно, что он не собирается вступать в разговор.
— Да, — надсадно выкрикнул тот. — У них там штук двадцать мячей, и я не понимаю, из-за чего весь этот шум.
Он по-прежнему таращился на Марту, не желая садиться, и в его присутствии ей внезапно стало не по себе. Во взгляде подростка сквозило что-то опасное и непредсказуемое.
— Приятно было познакомиться, мистер Заилль, — сказала она, вставая и оправляя юбку.
— Матье, прошу вас.
— Матье, — поправила она себя. — И с тобой, Том. Я хочу еще немного погулять. Уверена, что мы еще увидимся.
— О боже, море велико, и мал мой челн,[17] — с улыбкой сказал Матье, кивнув ей на прощание. — Какая очаровательная женщина, — тихо произнес он, когда мисс Хейз скрылась из виду. — Ты мог бы с ней быть поприветливее, Том. Право же, у тебя невероятно грубые манеры.
— Пф-ф, — послышалось в ответ равнодушное фырканье: на губах мальчика на миг появился пузырь слюны, который он тут же вытер рукой.
Возможно, Том прибавил бы к этому еще какую-нибудь красноречивую фразу, но вдруг заметил Викторию Дрейк, которая стояла у перил, в двух десятках футов от них, и пристально смотрела на море. Глаза у мальчика расширились, челюсть отвисла, и он испытал первые муки желания. Почувствовав, что на нее смотрят, девушка медленно оглянулась, поймала его взгляд и, окатив презрением, отвернулась опять. Том понял, что покраснел, и плотно сжал губы. Матье, наблюдавший за всей этой пантомимой, не смог удержаться от смеха.
— Что с тобой, Том? — воскликнул он. — Ты покраснел как рак. Неужто влюбился?
— Пф-ф, — снова фыркнул племянник, словно сама эта мысль была нелепой. (А сам подумал: «Да».) Матье посмотрел на предмет его любви и медленно кивнул. Том почувствовал, как поневоле снова перевел взгляд на Викторию, но той уже и след простыл.
— Да, — сказал Матье, который и сам много раз оказывался в подобной ситуации. — Кажется, я понимаю.
Из своего многолетнего опыта капитан Кендалл знал, что вступать в панибратские отношения с командой неблагоразумно. В начале своей карьеры он пытался снискать расположение помощников и матросов, находившихся у него в подчинении, и надеялся благодаря дружбе с ними создать на борту атмосферу взаимопонимания. Однако этим воспользовались на «Персевирэнс» — капитан стал замечать самодовольство среди членов команды, которые вовсе не считали его тем дисциплинированным командиром, чей образ вдохновлял его при чтении рассказа о «Баунти». Приняв командование над «Монтрозом», он существенно изменил тактику. Хотя нынешние подчиненные и не боялись его, они все же относились к нему почтительно, а перепады его настроения стали притчей во языцех. Он мог подобострастно общаться с пассажиром первого класса, а в следующую минуту чуть ли не замахиваться кулаком на матроса. На корабле существовало неписаное правило: выполнять приказы капитана, но не попадаться ему под руку. Старпом Соренсон, слегший с аппендицитом, — единственный человек, который пользовался еще меньшей популярностью среди коллег за свое подхалимство, и капитан понимал: возможно, он один из всей команды жалеет, что Соренсон попал в больницу.
