Его было опять поволокло куда-то в сторону, но он уже успел влезть в круг, чувствовал его под мышками, но и пальцев не разжимал.
Корабль, огромная махина крейсер, весь, по стойки на бортах, погрузился в пучину и накренился так, что орудийные дула едва не тыкались в хлябь, а надстройки вроде бы рушились на Семена. Палуба стала на дыбы, и он смотрел на нее словно сверху.
Тогда по стоящей почти вертикально палубе, от надстроек к борту, то ли в прыжке, то ли в падении, на ходу выбирая слабину, скатился боцман — рыжий молодой парень.
— Витька! Витька! — благим матом завопил Семен, не слыша своего голоса и видя одно — его несет к кораблю. Какой-то метр — да меньше! — разделял их: Семена за бортом и боцмана, перегнувшегося через леер, чтоб схватить Товарища.
Только Семен уже не мог ждать. Он рванулся к кораблю, промахнулся мимо леера, вцепился в боцманскую штанину. Подскочили другие ребята, с трудом протащили Семена меж туго натянутыми леерами Боцманскую робу Семен так и не мог выпустить из рук. И в тиши госпитального отсека, в тепле, среди родных и знакомых лиц, Семен все равно не мог ослабить хватку пальцев. Мышцы свело, он ощущал боль и ничего не в состоянии был сделать, пока не влили ему в рот сквозь стиснутые судорогой губы полстакана спирта. Он вдруг как-то обмяк и заснул.
Его заставили проспать несколько суток. В полусне он пил бульон и шоколад, так ему рассказывали. Очнулся, когда входили в родную гавань. Врачи на берегу опасались, что он больше не сможет служить на корабле, никогда уже не выйдет в море — такие потрясения не проходят бесследно.
Семена действительно долго мучили ночные кошмары. Особенно детали, неподвижные изображения: серебристые пузырьки воздуха, застывшие в зеленоватой волне; зрак солнца на краю колодезного сруба из туч и ливня, а он глядит на все это со дна; огонек клотика на мачте и трепещущий флаг «червь» на паутинке фала у нока рея.
А на корабль он вернулся, хотя медики долго не соглашались, и что стоило опрокинуть их прогнозы, знали только он да командир корабля с замполитом. Потом Семен хотел остаться на сверхсрочную, но тут врачи взяли реванш…
— Дядя Сень, дядя Сень! — Сергунька совал ему в руку телефонную трубку. — Мамка вас просит. Мамка звонит.
— Сейчас… — выдавил инспектор, вытер холодный пот со лба, чувствовал: при одном воспоминании о случившемся с ним в океане оторопь его берет и рубашка прилипает к спине. А ведь Ларисе придется пережить на пороге не менее жуткое, и рядом никого не будет. — Сейчас, сейчас, — заторопился Шухов, словно от разговора с Марией Ивановной могло что-то зависеть. — Слушаю… Сам толком ничего не знаю… Сергунька молодцом. Ушел Федор? Моторку слышите? Добро. Я Сергуньку к Стеше отведу. Марья Ивановна, я не могу не верить Сергуньке…
