- Вы видели его руки? - спросит Роберт.
- Да.
- Это руки вора.
Она возмутится.
- У этого человека руки как у пианиста, - скажет она.
Тогда Роберт слегка усмехнется.
- Не требуйте от меня, чтобы я испытывал те же чувства, что женщина, - скажет он. -У него очень тонкие кисти, это факт. Но через три года…
Роберт замолчит на полуслове и улыбнется, глядяв сторону, а потом возьмет камушек, и бросит его в воду, и не раскроет рта, пока камушек не подскочит в седьмой раз.
- Что будет через три года? - спросит она.
Тогда Роберт вытянет свои толстые распухшие лапы и покажет ей, улыбаясь, но не язвительно, а чуть меланхолически; и лишь погодя его улыбка станет холодной и гаденькой; ведь у него тоже когда-то руки были такие, как у меня, и с какой стати мне должно повезти больше, чем ему.
- У вас совершенно иное строение костей, - скажет она.
- Вы абсолютно правы, - скажет Роберт. - У него кости тоньше. С ним это случится скорее. Одрябнет и распухнет.
- Почему?
- Он не здешний. У него откажут почки, как у большинства из тех, кто родился в Европе. Они едят слишком много соли и пьют слишком много пива. - Роберт умолкнет и опять бросит камень в воду. - И так пройдет его жизнь - в пьянстве, в работе и без женщин.
- Почему без женщин?
- Не найдет он такой, которая поехала бы за ним в Эйлат. Еврейка не сможет выйти за него замуж. А женщина, родившаяся в Европе, в Эйлат не приедет. - Там, чуть поодаль, будет сидеть одна, с которой Роберт время от времени работал, сорокалетняя толстуха с одутловатым лицом. - Знаете, сколько этой девушке лет? - спросит Роберт у нашей невесты.
- Девушке?
- А как назвать женщину, которой всего двадцать семь? - скажет Роберт. - Она приехала сюда с мужем три года назад. И была самой красивой девушкой в Эйлате.
Тут разговор ненадолго оборвется, а толстуха будет ждать, когда Роберт кинет камень в воду, и это будет сигнал, что ей можно уйти, а вечером она получит пять фунтов: столько мы платим нашей статистке, а пять фунтов не так уж и мало за час сидения на пляже. И тогда эта колода встанет и уйдет, неуклюже переставляя ноги, а наша невеста проводит ее взглядом, и Роберт подождет, покуда на ее лице не появится отвращение.
- Видите, - скажет Роберт.
- Печально.
Роберт грубо дернет ее за руку.
- Не лгите, - скажет он. - Жаль, что вы не видели своего лица. У вас на лице не было ничего, кроме отвращения. Этот человек, - и тут Роберт укажет на меня, - слишком мне близок, и я не хочу, чтобы ему сочувствовали. Лучше уж отвращение. Надежнее.
