Роберт внезапно остановился, и я остановился тоже. Мы смотрели друг на друга, но я готов был поклясться, что он меня не видит: глаза его были пусты и слепы.
- Плохо, - сказал он. - Никуда не годится. Забудь обо всем, что я сказал. Надо совсем по-другому. Ты - антипод этого засранца, ее супруга. Врываешься в ее жизнь как буря… Понимаешь? И тогда она вдруг увидит твои миндалевидные глаза и тонкие губы… только смотри, чтобы губы не дрожали, это у тебя еще не получается… но глаза у тебя жестокие, и ты умеешь это делать. Понятно? Не бойся, она тебе не влепит пощечины. Впрочем, дай бог, чтоб влепила, ты ей с ходу ответишь. Ведь ты сущий ураган страстей, вулканический темперамент, и конечно, в последнюю секунду она обязательно подумает о нем - одиноко стоящем и слушающем, как люди свистят и смеются, а ведь он хотел призвать глас Божий - и подарить его им…
Дверь открылась, и вошел Гильдерстерн.
- Не знаю, кто кого хотел призвать и отчего тот не пришел, - сказал Гильдерстерн. - Зато я знаю, что вы должны ходить, я плачу фунт в час, а вы все время разговариваете.
Роберт повернулся к нему.
- Господин Гильдерстерн, здесь беседуют о Боге, - сказал он. - Вы можете на пять минут перестать талдычить о своих говенных коврах, когда мы с ним говорим о Боге?
- Я вам плачу не за то, чтоб вы беседовали на религиозные темы. Я вас прошу ходить. - Он уже хотел уйти, но задержался в дверях и посмотрел на Роберта. - Вы верите в Бога?
- Я всегда в Него верил. Он у меня в сердце.
- И вы думаете, Бога можно повсюду таскать с собой?
- Да, я так думаю.
- А если вы Его возьмете в газовую камеру, как Он оттуда выйдет? - спросил Гильдерстерн. - Продолжайте, пожалуйста, ходить. Ведь Он в ваших сердцах. А Ему все равно, ходите вы или разговариваете, стоя на месте.
Гильдерстерн ушел.
- Мне только не нравится, что придется трахать его жену задарма, - сказал я.
- Неужели так трудно разок сделать что-то для другого? Пускай этому человеку однажды подфартит. Тебе что, жалко? Или ты хочешь, чтобы он уехал отсюда всеми осмеянный?
- Но жена-то его зачем нам нужна, не пойму.
- Умоляю: не учи меня. Без жены не обойтись. Она станет на него давить, чтобы он тебе помогал. И он это сделает. Ему захочется, с одной стороны, обратить хоть кого-то в христианскую веру, а с другой - реабилитировать себя в ее глазах. Знаешь, чего я больше всего опасаюсь? У тебя получаются только бурные сцены. А искусство - штука тонкая. Николай Ставрогин сказал: если б ему математически доказали, что истина вне Христа, он бы предпочел остаться с Христом, а не с истиной. Понимаешь? К тому же она очень даже ничего. Чистая, юная.
