— Но ты призналась мне, — сказала Цыань.
— Потому что я очень сожалею о случившемся. Оставленная в одиночестве вершить власть от имени нас обеих и нашего приемного сына Гуансюя, наверное, я забыла, с каким подобострастием люди ловят каждое мое слово и иногда неправильно его толкуют. Когда я вспоминаю о несчастной Алюте... Но что теперь говорите об этом! Если ты разделишь мои заботы, как однажды уже сделала это, мне будет значительно легче.
— Тогда я согласна. Для меня тоже большое облегчение услышать твое сожаление о случившемся. Но что делать с Цюньци? Он должен быть наказан. Негодяй совсем потерял стыд.
— Только на людях, Цыань. Поверь мне, что наедине с собой он прямо-таки не находит себе места от угрызений совести. И не забывай, он самый верный сторонник династии. Поэтому сердце мое протестует при одной мысли о его наказании.
— Ты бываешь иногда слишком мягкой, Цыси, — сказала Цыань. — Ну хорошо, мы обмозгуем это дело. Одновременно мы обязаны сделать все, чтобы подобные досадные происшествия не повторялись.
— Значит, мы дружны по-прежнему, — сказала Цыси.
— Мы всегда были подругами, Цыси. Мы стали ими с того момента, когда ждали встречи с матерью Сяньфэна и ты обнаружила, что я родственница твоей матери.
— Счастливые дни, — молвила Цыси. — Наш Сяньфэн. Мне так жаль, что его нет с нами.
— Мне тоже, — согласилась Цыань.
— Ты была его любимицей. Его императрицей.
— Я была его императрицей, — подтвердила Цыань, — но я так думаю, больше всех он всегда любил тебя, Цыси.
— От случая к случаю, — заметила Цыси. — Сомневаюсь, что он мне доверял.
— Как ты можешь такое говорить!
— Могу. Разве не правда, что он вручил тебе документ, разрешающий казнить меня, если я попытаюсь захватить власть?
Цыань рассмеялась:
— Да, он оставил мне такой документ.
— А вот мне он такого документа относительно тебя не давал, — проворчала Цыси.
— Ну, он прекрасно знал, что ничего подобного мне и на ум не придет. Только твоих амбиций он опасался, Цыси.
— И все равно мне очень больно думать, что наш муж до такой степени не доверял мне, — сказала Цыси. — Я бы хотела посмотреть этот документ, если можно.
Цыань опять рассмеялась.
— Его больше не существует. Я уничтожила его, причем много лет назад. Разве могла я когда-нибудь желать твоей казни, Цыси?
— Ах, — воскликнула Цыси, — как ты добра ко мне, Цыань! Ты уверена, что документ уничтожен?
— Да, уверена. Я сожгла его лично.
— Ты не представляешь, какой камень свалился с моей души, — сказала Цыси. — Не хочешь ли еще молочное пирожное?
