Он был в центре внимания: люди вставали и уходили, но останавливались для того, чтобы с ним поздороваться.
Эдит ни с того ни с сего всполошилась:
— Ах ты господи! Мне ведь надо бежать на встречу с моей группой. Как говорится, возлюби не только своего ближнего, но и дальнего.
Мужчина, сидевший рядом с Линн, сказал ей:
— Ну, я пошел! А вы, на мой взгляд, трезвенница. Разве нет?
Прихватив свою пустую чашку, он ушел. Линн осталась за столиком одна. Ювеналий налил себе кофе и направился к ней.
— Могу я присесть рядом с вами? — произнес он с улыбкой.
— Конечно.
— Вас зовут Линн, не так ли? — сказал он, опускаясь в кресло напротив нее.
— Да, Линн. Откуда вы знаете?
— Меня зовут Ювеналий. Я здесь работаю. Вы поступили к нам сегодня рано утром… — Он выдержал паузу, окидывая ее взглядом красивых карих глаз с густыми ресницами. — Вы потрясающе выглядите. Вы знаете об этом? — сказал он погодя.
Неужели?
— Как вы себя чувствуете?
— Неплохо. Немного, правда, мутит.
— У вас ясные глаза. — Он улыбнулся. — У вас очень красивые глаза.
— Ого! — воскликнула Линн, покачав головой. — Я не привыкла к комплиментам.
— Не похоже, будто вы пьете. Я имею в виду — много пьете.
— Я считала, что количество выпитого для вас не критерий.
— Количество всегда переходит в качество, а вы великолепно выглядите. — Он снова улыбнулся. — Что вы здесь делаете? Прячетесь?
— От кого?
— Не знаю, поэтому и спрашиваю.
— У вас такой юмор, да?
— Нет, я просто любознательный. Что вы делаете здесь?
— Избавляюсь от пагубной привычки.
— Вы не алкоголичка, — произнес Ювеналий с расстановкой.
— Забавно, но ни врач, ни консультант не спрашивал меня, что я здесь делаю.
— А вот я спросил. Ответьте, пожалуйста.
— Между прочим, прячетесь вы, а не я. И я поступила сюда с целью вас отыскать.
— О господи! — воскликнул отец Квинн.
Они увидели его, и ему ничего не оставалось делать, как продолжать идти по короткому коридору в направлении вестибюля, где его ожидали «этот консерватор» с газетой под мышкой и какой-то убогого вида пожилой священник, которого тот, похоже, притащил с собой. Отец Квинн не любил Августа Марри. Считал его занудой и возмутителем спокойствия, ратующим за возвращение латинского литургического обряда в церковь. Но «этот консерватор», этот смутьян Август Марри, с тех пор как появился здесь, в центре, в первый раз несколько месяцев назад, приволок груды поношенной одежды, хотя, похоже, понятия не имел, что такое иметь дело с алкоголиками.
