— Нет, за пять талеров — нет.
— Ну... Раз нет — хозяин барин...
— Погоди. Стой! Куда ты в таком тряпье? В миг лягавые прихватят, по шее надают, да деньги отнимут. Погоди, есть у меня вроде бы за пятерку...
Весело было Сигорду торговаться наравне: денежки-то — собственные, горбом заработанные, на хорошую вещь пойдут, почти и не жалко отдавать. Семипудовую продавщицу звали нежным и хрупким именем Роза, но откликалась она и на Руфу. За одиннадцать талеров Сигорд получил, после пятнадцатиминутного хорового лая с обеих сторон, три пары штанов, хотя, по его вслух высказанному недоумению, правильнее было бы сказать: три пары штанин, ибо штанов оказалось трое, а не шесть. Три пары штанин, короче, и в виде бонуса козырному покупателю — три иголки, пришпиленные на картонку, с тремя узенькими шпулями ниток — черного, белого и зеленого цветов. Стороны остались очень довольны друг другом, хотя Сигорду пришлось первому проявить доверие и просунуть купюры сквозь клеточки сетки-рабицы, ограждающей территорию барахолки. Полиэтиленовый пакет со штанами был ему переброшен через этот же невысокий забор.
Теперь самое важное было — добраться до дому целым и невредимым, да примерить обновки... Сигорд вдруг стал суеверным и пугливым: каждый лягавый вдали, каждый встречный ханыга казались ему угрозой, и деньги-то он взял с собой нешуточные, в кармане на груди лежало тридцать девять талеров, плюс барахло в пакете — не видно же, что там всего лишь ношеные штаны... Глупость несусветная, конечно же, — и деньги он с собой таскал куда большие, и пакеты с мешками, — а все равно страшно. Видимо, все дело в том, — решил про себя Сигорд уже дома, среди родных стен, — что из вещей ничего не покупал он очень и очень давно...
Ага, зеркало надо сначала протереть получше... Все равно ни хрена не видать в сумерках, хоть на улицу под фонарь выбегай! Но Сигорд подавил нетерпение и благоразумно лег спать, предварительно поужинав вволю бульоном с хлебом, а на второе — сладким чаем с бутербродом на ливерной колбасе: праздник должен быть праздником!
Человек спал в эту ночь крепко, на удивление беспробудно, а Дому — занеможилось: и потряхивало его, и ежило, и что-то скрипело в боках, осыпалось со стен волглыми штукатурными комками... Предчувствие было ему: завтра приедут ломать... А ведь только-только забрезжило хорошее, даже запахи на чердаке напоминали этим вечером..., едва напоминали, самое чуть-чуть, теплом да скудной снедью, которую уплетал человечек, прежнее бытие напоминали... Эх...
