— Видишь, какой ты! Сначала сюда пришел новую жизнь начинать, а как с тебя соскребли вшей да коросту — опять намылился на помойку. Почему так получается? А. Сигорд? Зачем ты завтра уходишь, когда тут тепло, светло и жрать дают? — Титус опять повысил голос, и Сигорд только вздохнул: бесполезно утихомиривать, таким уж горластым уродился этот человечек...
— Во-первых, вшей на мне не было. А во-вторых...
— Да, да? Что во-вторых? — Титус извлек откуда-то из под матраса еще две сигареты и Сигорд преувеличенно тяжко вздохнул
— Опять грузы таскать... Ну, залезай, что ли.
— Так что во-вторых то?
— Во-вторых... Может же человек передумать? Вот я и передумал. — Сигорд выдохнул бледный дымок и засмеялся. И сделал это зря, потому что на чужую радость, совершенно неуместную в этой обители скорби и благочестия, словно акула на запах крови, примчалась ночная сестра-сиделка и погнала их вон из туалета.
— В мужской сортир, заметь, заходит как себе в карман. Бес похоти гонит ее туда, подсматривать за нами.
— Угу. Твою обрубленную жопу она не видела.
— Сволочь ты, Сигорд! Не стыдно напоминать мне о моем увечье?
— Ни капли. Ты все время сам о нем напоминаешь, как только тебе приспичит покурить, или над горшком нависнуть. Так что ты там говорил насчет рока и свободы воли?
— А... Погоди, с мыслями соберусь...
В палате полутемно: одинокая лампочка посреди потолка, без абажура, без плафона, ватт на сорок, по мнению Титуса, не больше, а комната большая, на три десятка одноярусных кроватей. Сигорд и Титус заняли козырное место у окна, в самой глубине спальни, разговаривают не шепотом, а в голос, хотя и пытаются делать это приглушенно — и никому это не мешает, потому что прямо под окном то и дело с ревом проносятся поезда подземки, трамвая звенят, а самой комнате — беспрерывный стон, и храп, и бормотания, и иные человеческие звуки.
— Ага, вспомнил. У тебя не бывало так, чтобы однажды ты остановился посреди всего, посреди окружающей суеты и понял вдруг, что все, абсолютно все напрасно и бессмысленно в этом мире?
— Как это?
— Ну так это: ясность кристальная! Все напрасно. Ем, ем, дышу, хожу, а все равно помру. Починил я электропроводку — а для чего? Чтобы никому не нужные люди читали при свете никому не нужные описания жития выдуманных персонажей? В том месяце мы с Розой, с бабой моей, возликовали: на халяву надыбали цветной телевизор, практически даром, за десять талеров...
— Ого! А как это вы так умудрились, расскажи?
