Понимая, что знакомство провалилось, я вздохнула и уже собиралась закрыть дверь, но тут увидела небольшой мешок, который неразговорчивый визитер обронил в спешке на моем (теперь уже моем) крыльце.
— Эй, уважаемый! — Подхватив мешок, я потрясла им в воздухе, вопя во всю глотку, чтобы докричаться до растеряши. — Товарищ, мешок забыли! Гражданин! Эй, как вас там! Вернитесь!
Ну да, так он меня и послушал. Наоборот, припустил еще быстрей, словно за ним бесы гнались, и вскоре совсем пропал из виду, затерявшись в сумерках. А я, между прочим, никакой не бес. И вообще, раз мешок забыл, его проблемы. Как говорится, что упало, то пропало.
Я вернулась в дом, держа на весу трофей, дотащила свое объевшееся пузо (если так питаться, то очень скоро вырастет) до лавки и плюхнулась на нее с громким стоном.
— Кто был? Чего хотел? — осведомился домовой. Затем увидел мешок и бодро подскочил к лавке. — Что принесла? А ну показывай, вдруг брюкву лежалую подбросили, а ты и рада в дом всякую гадость тащить!
— Тиша, уймись, — мягко попросила я, — От твоих вопросов голова болит.
— Ежели что лежалое, сама дом проветривать будешь, — мрачно буркнул домовой и затих, подозрительно глядя на мешок. Тот вдруг зашевелился. Домовой отпрыгнул, взвизгнув: — Что это?!
— Еще не знаю что, — я почесала макушку, едва сдерживая смех, — но точно не брюква. Если, конечно, она в вашем царстве-государстве шевелиться не умеет. А может, брюква лежалая оттого и шевелится, что лежать ей надоело?
Домовой перевел на меня тако-ой взгляд, что я не удержалась и прыснула в кулак. Затем развязала мешок, не потрудившись даже слезть с лавки.
— А ежели оно кусается? — спохватился домовой, поспешно отскакивая к печке и хватая… ухват. Вот дался им всем этот ухват! И как еще силы хватило!
Мешок вел себя на удивление тихо. Устав маяться неведением (терпение — не мой конек), я потыкала пальцем грубую серую ткань. Внутри немедленно зашевелилось, горловина раскрылась, и мы наконец получили возможность рассмотреть обитателя полотняных недр.
Матерь божья, это ж как и чем нужно было обкуриться природе, чтобы она создалатакое!!!
Черное, совершенно лысое, тщедушное тело больше всего напоминало собачье. Красноречиво выпирали острые ребра, и можно было пересчитать все суставы на тонких конечностях. Картину завершали узкая, словно крысиная, морда со встопорщенными пучками усов и непропорционально большие, заросшие шерстью уши-лопухи. Ростом это безобразие было примерно мне до колен, а когда домовой, возопив визгливым голосом: «Крысолак!», двинулся на страшилище с ухватом наперевес, я успела рассмотреть длинный, абсолютно лысый хвост.
