Его улыбки — смертельное оружие. Должен быть закон, запрещающий их. Дыхание — его или ее — громко отдавалось у нее в ушах. От него пахло мылом и лосьоном после бритья.
— Мне нравится целовать вас, — сказал он.
— А мне не нравится вас целовать, — солгала она. — И вы мне не нравитесь. — Когда он снова будет цел и невредим, она должна найти его и размозжить ему голову бейсбольной битой. Только ей никогда больше не захочется видеть Николаса Бонелли.
Мышцы Николаса расслабились, когда он отстранился от Рэйчел и устроился подальше на диване, опираясь на здоровую руку и глядя на нее. Он осторожно пронес свою загипсованную лодыжку над ее ногами, слегка царапая их.
Если бы она захотела, она могла бы уйти, но ей казалось несправедливым воспользоваться его состоянием. Она сложила руки на груди и взглянула на него.
— Ну?
Он удивленно поднял бровь.
— Ваши ученики дрожат, как осиновые листочки, когда вы смотрите на них таким суровым, многозначительным взглядом?
— Я не верю, что дисциплину у детей можно поддерживать страхом и угрозами.
— Только у меня, да?
— Почему бы и нет? Это хорошо действует.
При этих словах, сказанных саркастическим тоном, на его губах заиграла кривая усмешка.
— Вы ведь не бросите работу здесь?
— Напротив. Вы только что назвали меня трусихой, помните? Так вот я бросаю эту работу. Бросаю нянчиться с вами. Перестаю рассчитывать на вас.
— Ничего вы не бросаете, — облегченно сказал Николас.
— Кто же меня остановит?
— Я.
— Вы? С какой армией? Вы такая развалина, что не смогли бы удержать и падающего младенца.
— Вы правы. — Он жалобно посмотрел на нее. — Вы не можете меня бросить. Как я справлюсь?
— Используйте левую руку, чтобы позвонить по телефону и вызвать сюда одну из дам вашего гарема.
— Если я в такой плохой форме, что не смог бы удержать падающего младенца, то как я справлюсь, пока сюда кто-нибудь доберется? — Он покачал головой. — Грустную картину представляет собой наша педагогическая система, если учитель способен рассуждать столь нелогично.
У нее упало сердце. Не от его слов. От дразнящих искорок в карих глазах и ленивого мужского удовлетворения, исходившего от него. Он был вероломным, лживым, разрушительным, будоражащим чувства самцом.
Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее снова.
Рэйчел вскочила с дивана. Если бы эта мысль не испугала ее, она могла бы почувствовать слабые угрызения совести, увидев исказившееся от боли лицо, когда его раненая нога упала на подушки. Но в этот момент она думала только о побеге.
