"Видимо, из "Крокодила", — подумал он. — А куда пойдешь"? — "А вот пойду в баню", — пришла неожиданная мысль. Он представил, как сладко, с дрожью будет оттаивать в теплой воде, и вместе с холодом уйдут все мысли, и хорошие, и плохие. Горячий пар, звон тазов. — "Пойду", — решил он. Встал, пошел по аллее, рассеянно загребая ногами опавшие листья.
В предбаннике стояла огромная равнодушная толпа. В гардеробе пальто больше не принимали. Куда-то понесли охапку пахучих веников. Служащий в грязном белом халате негромко разговаривал о чем-то с мужчиной в синем пальто. Женщина с красным распаренным лицом пронесла уснувшую закутанную девочку. Отчаяние, физически ощутимое, неожиданное и острое, вдруг пронзило Мамонта. Он повернулся и вышел.
Совсем стемнело. Мамонт шел среди разрушенных, раздавленных домов. Все здесь было раскидано: заборы, сараи, маленькие серые домики с мутными стеклами. Разрушение остановилось только до утра, до начала рабочей смены. Замерли в отчаянном наклоне деревянные нужники, остановились в падении скворечники, неподвижно застыли корявые голые деревья. Повис и замер над домом бульдозер. Даже речка, веками мирно зараставшая мусором, была разрыта, раскидана. Мелкая вода встревожено журчала, искала новое русло.
Остановился Мамонт на мосту, под разбитым фонарем. Где-то внизу, невидимая в темноте, гудела набравшая силу вода. Он свесился через перила, вдыхая тяжелую вонь городской реки.
"В любой книжке должен быть финал, — подумал Мамонт. — В книжке я, наверное, должен был повеситься на этом фонаре в связи с неразделенной любовью. Или броситься в речку. Но это в книжке. А я опять приду в свой дом, где пахнет остывшей золой и прокисшими щами, на столе рукопись, которая никогда не будет закончена, а в лунную ночь на подоконнике блестят пыльные аптечные пузырьки".
1982 г.
