Мне захотелось сделаться прозрачной, поверить ему все – мою неуравновешенность, мои слабости, лихорадочный шопинг, рассказать о ночи с соседом-философом, признаться, что я могла дарить себе мужчин, поскольку мне недоставало единственного, а именно – его, рассказать, что женщины нередко подбирают мужчин подобным образом, даже не догадываясь, по какой таинственной причине это происходит. Но с философом я не занималась любовью, я лишь спала рядом с ним, мне было необходимо в нем то, что не мог дать никакой кашемировый пуловер, даже тройной вязки, ведь мне был необходим Бог.
Было ли это любовью?
– Нам нужно идти, – сказал он наконец. – Что вы об этом думаете?
– Правда же, мне редко случается испытывать такое волнение,– Я не солгала в этот момент, полностью отдавая себе отчет, какую опасность таит высказанная мною истина.
Он нежно прикоснулся пальцами к моим губам и сказал мне на ухо:
– Это именно то, что я жаждал услышать.
На мою беду, в тот самый момент, когда он на прощание поцеловал меня в щеку, почти коснувшись края губ, я, понятия не имевшая, когда он позвонит мне снова, вдруг осознала тяжесть сложившейся ситуации. Разве возможно так привязаться к мужчине, с которым вы ни разу не занимались любовью?
Помогая мне надеть мою розовую кроличью накидку, он нежно усмехнулся. Сколь бы странным это не показалось, но у меня возникло впечатление, что эта усмешка разом стерла чувственную окраску нашей встречи и все слова, что он прошептал мне.
Он смеялся надо мной. Вежливо, одновременно забавляясь и наслаждаясь женственностью, наслаждаясь различием между нами.
Разумеется, он прочел в моем взгляде растерянность, впрочем, я понимала, что мыслями он уже не со мной. Он обдумывает протокол заседания кафедры? Или отвечает на письма? Мне неведомы его занятия. Единственное, в чем я могу быть уверена, это в том, что мысли его где-то далеко, что он вовсе не мечтает о том, чтобы, заперев дверь на ключ, оказаться со мной в постели. Мужчины наделены странной прерогативой: они в любой момент могут прервать любовную сцену, отбросить занимающую их мысль, отвернуться от любимой женщины при виде новой модели автомобиля или заинтересовавшись заголовком газетной статьи. А ведь мои шмотки были куплены, разглажены, надушены, дополнены украшениями, гламуризированы и надеты лишь для них. Мои шмотки составляют громадную любовную эпопею. Мне это не нравится. Но здесь, в это мгновение, меня пронзило желание опуститься на колени – прямо на улице, перед витриной или в церкви и взмолиться: «Хоть бы он в меня влюбился! Господи, сделай так, чтобы он полюбил меня!»
